Фелицыным и Зинэтулой овладел какой-то странный род стеснения.
Парень достал из холодильника третью открытую банку. То была морская капуста. Подумав, парень понес ее к столу и решительно не знал, куда ее поставить, поскольку несколько раз опускал ее то рядом с иваси, то рядом с сайрой, то между ними. В конце концов, он поднял банку с сайрой и на ее место поставил морскую капусту, а сайру поменял местами с иваси. Иваси же встала между ними. Парень достаточно оживленно потер руки и быстренько направился к холодильнику.
— Здесь проживает Кашкин? — спросил Зинэтула вкрадчиво.
Парень извлек еще одну открытую банку, на сей раз со шпротами, и, не ответив, направился в комнату. Определив местоположение шпротам, парень прошел в глубь довольно просторной светлой комнаты, где Фелицын увидел другие двери. Парень открыл их и отрывисто, гортанно крикнул:
— Ма-мамка, дя-дядьки!
Из дальней комнаты послышался какой-то скрип.
Наконец появилась седая, сгорбленная женщина в мятом платье в горошек, с упавшими на войлочные большие тапочки коричневыми подкрученными чулками.
Ноги у женщины были желтые, сухие, с толстыми, узловатыми, синими венами. Женщина быстро просеменила по комнате и, вытирая заспанные глаза тощими пальцами, вышла в прихожую.
Седые, редкие волосы были расчесаны на прямой рядок, и, глядя на них, казалось, что это белый голубь сложил крылья. У женщины был длинный нос, на кончике которого виднелись седые волосики, и большое родимое пятно над верхней губой.
— Э-э-э… Мы к Кашкину, — сказал Фелицын, поправляя очки за дужку.
— Его дома нету, — сказала надтреснутым, старческим голосом женщина и, увидев, что парень подошел в который раз к холодильнику, спросила у него: — Володенька, ты покушать собрался?
Володенька извлек очередную консервную банку с приоткрытой крышкой и понес ее в комнату, ничего не ответив.
— Я тебе, сынок, сейчас картошки отварю. Я быстро. Она начищена уже. Я быстро. Быстро… Сейчас, — засуетилась женщина и, забыв о вошедших, побежала, семеня, на кухню.
Фелицын невольно пошел следом.
— Вы нам скажите, можем ли мы взять паспорт Владилена Серафимовича? — спросил Фелицын.
Женщина подожгла конфорку на новой газовой плите с застекленной духовкой и поставила кастрюлю с чищеной картошкой на огонь.
Словно что-то сообразив, женщина спросила:
— На что вам его паспорт?
И Фелицын машинально, безболезненно вымолвил:
— Он умер.
Женщина всплеснула руками и закашлялась.
— У меня и ключа-то от его комнаты нет, — сказала она после паузы. Отреагировала она на сообщение довольно спокойно, и Фелицын понял, что это соседка.
Она подвела Фелицына к двери в глубине короткого широкого коридора, который начинался справа от кухни. Дверь была грязная, внизу заляпана рыжей мастикой. На двери висела записка на гвозде: "Меня нет дома".
Вспомнили о звякнувших вечером ключах в кармане пальто Кашкина. Зинэтула сходил за ними. Открыли внутренний замок большим ключом, затем английский — маленьким. Распахнули дверь в темную комнату, и в нос шибануло гнилым, прокуренным, кислым смрадом. Фелицын поморщился. Вошли. Комната была заставлена старой, обшарпанной мебелью. Везде лежали бумаги, папки, книги, какие-то коробки в беспорядке. Все это было покрыто пылью в палец толщиной. Окна поросли желто-зеленым мохом, как будто их не мыли лет тридцать. У железной, с облупившейся краской, прямо-таки солдатской койки без простыней и пододеяльников стояло ведро, из которого пахло мочой. Фелицын вновь поморщился, и тошнота подступила к горлу.
Зинэтула, встав на стул, открыл форточку. Свежий воздух ворвался в комнату, зашелестели пожелтевшие бумаги и газеты, ворохами лежавшие на грязном подоконнике, зашелестели недовольно, как будто возмущались этому воздуху.
В одном шкафу была выломана дверца, и Фелицын увидел застекленные плоские ящички с коллекцией жуков и бабочек, наколотых на булавки, с надписями по-латыни под каждым насекомым. Бросилась в глаза бабочка с перепончатыми крыльями, покрытыми чешуйками металлического блеска, и длинными пушистыми усиками. На спине был горбик, напоминавший сидящего, как на лошади, человека.