В последний день старого года за окнами с самого утра плавали сумерки. Гринька ещё не вернулся с работы. Линора с Зинаидой возились на кухне, где горели все четыре конфорки, а в духовке истекал соком свиной окорок, нашпигованный чесноком и морковью и обмазанный жидким тестом. Праздничный вечер наступит ещё не скоро, ёлка давно наряжена, а гирлянду зажечь не получится: света нет до сих пор. Кирюша маялся и не знал чем себя занять. В комнатах пахло свечным воском, в углах таились тени, в окна жалобно скреблась метель, словно просила её впустить.
Подумав, Кирюша отправился на кухню – там мама и бабушка, и не так страшно. Хватал со стола ножи; выпачкал нос, пытаясь понюхать свекольную розочку на салате; цапал из миски пальцами грибную начинку для кулебяки; норовил открыть раскалённую духовку и посмотреть, как запекается мясо.
– Мама! Забери ты его ради бога, мы тут с Зинкой покалечимся из-за него! – не выдержала Линора, поскользнувшись на оброненном Кирюшей кусочке гриба.
Дверь прабабушкиной комнаты приоткрылась. Дарья ждала.
– Ну? Долго думать будешь? – прикрикнула на внука Лидия Фёдоровна.
Кирюша умоляюще посмотрел на мать. Зинаида отвернулась.
– И дверь за собой закрой. И чтоб тебя здесь не было!
Мальчик понуро опустил голову, прошёл в комнату и закрыл за собой дверь.
* * *
Прабабушкина сказка вызвала у Кирюши презрение: что он, маленький, что ли, слушать про какого-то Терёшечку и его бабушку. Дурак он, Терёшка этот. С утра до вечера в лодке сидит, рыбу ловит, лучше бы на велике с мальчишками гонял.
– Баб Даш, ты мне что-нибудь другое расскажи, а не эту детскотню, – попросил Кирюша.
Прабабушка улыбнулась:
– Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Посиди-послушай, что дальше будет.
Терёшечку утащила в лес Ягишна, заперла в избе и велела своей дочке зажарить его в печи, как свиной окорок. А сама улетела в ступе. Кирюша сидел, вжавшись спиной в диванную подушку, и боялся пошевелиться. Он и не знал, что баба Даша умеет придумывать триллеры. Терёшечка оказался садистом, зажарил вместо себя девчонку, и теперь сидел на высоком дереве, а дерево раскачивалось, потому что Ягишна грызла зубами ствол.
Кирюша сжимал кулаки… Окажись он на месте Терёшечки, смог бы сунуть на лопате в печь живую девчонку? Ну и что, что она дочка Яги? Она разве виновата? Кирюша бы убежал вместе с ней, потом они поженились бы.
Но в сказке было всё наоборот. Ягишна слопала вместо Терёшечки свою родную дочку, обсосала косточки и каталась на них, приговаривая: «Покатаюсь, поваляюсь на Терёшкиных костях!» Блин, прямо как доктор Лектер из «Молчания ягнят»!
Когда Яга уже почти догрызла дерево, Терёшечку спасли пролетавшие мимо лебеди и принесли домой, живого и здорового. Интересно, как он спал после этого всего? И чем он лучше Ягишны, если сжёг живьём девочку? Ей, наверное, было очень больно, она кричала, а Терёшка заслонку держал, чтобы не выпрыгнула и не убежала. Фашист.
– Баб Даш, а как он её жарил? Ножом истыкал и чесноком нашпиговал? Живую? Или сначала зарезал и подождал, пока умрёт?
– Господи, спаси и сохрани… Что болтаешь-то?!
– Я не болтаю! – обиделся Кирюша. – Так мама делала, я видел. Ножом дырки в мясе тыкала и чеснок туда совала. А ещё морковку. И солью с перцем натереть. Моя мама поваром работает, она знает, как надо! Баб Даш, а ты ещё такие сказки знаешь?
Дарья Григорьевна уже не рада была, что согласилась посидеть с правнуком. Но куда же деваться? Линора ясно дала понять, что если мальчишку не утихомирить, он всех сведёт с ума. И Дарья рассказывала – о сестрице Алёнушке, которая лежит на речном дне с камнем на шее, живая, а всплыть не может, «тяжёл камень ко дну тянет». О девочке, которую мать послала вечером в лес, к лесной старушке за иголкой. Как будто нельзя было заказать по интернету. Но игла оказалась волшебной, а старушка оказалась ведьмой и вздумала девочку погубить…
Когда Кирюша был маленьким, сказки ему читала мама, по книжке. Монотонно и невыразительно бубнила строчку за строчкой, так что уже на середине становилось неинтересно, и дальше Кирюша не слушал. Прабабушкины сказки были другими, и рассказывала она по-другому: неторопливо, напевно-ласково. Слова заманивали, обманывали, ворожили. И от этой неторопливой безмятежности становилось ещё страшнее.
Хуже всего пришлось мальчику-с-пальчику: его вместе с братьями родители завели в дальний лес и оставили одних. Дети плутали-плутали и набрели на домик людоеда, и их там чуть не съели.
– А с навигатором вышли бы запросто, и сразу к детскому омбудсмену, – размышлял Кирюша. – Нам учительница говорила. И телефон дала. А Анька Сысоева, когда её за двойку родители без мороженого оставили, взяла и позвонила. Сказала, её наказали за плохую отметку и ревела в трубку. А что, ей пломбир за двойки покупать? Она из двоек не вылезает, а мороженым объедается на море, с родителями летает каждый год, то в Испанию, то в Доминикану, то в Тунис. Омбудсмен когда разобрался, сказал, что если ещё позвонит, он в следующий раз с ремнём приедет. И про Аньку всехним родителям рассказал, на родительском собрании. Анькина мама плакала, а отца в больницу положили, в предо… в доинфарктном состоянии.