А если подсмотреть, когда она одна в креслах задумчивая сидит, и если чинно так, потупив глазки подойти и в глубоком реверансе присесть, то не только по голове погладит старая Анна Ильинична, но и к руке допустит, а под настроение может рассказать немало интересных историй.
Особенно нравятся Нюте рассказы о жизни молодой Анны Ильиничны — Аннушки — и ее сестрицы в пансионе Института благородных девиц. Сестра Аннушки, ныне уже покойная, в молодости веселая хохотушка-«пышечка» Лидуша, очень страдала от того, что в пансионе ужин заканчивался рано, в семь часов. А далее надлежало благородным девицам блюсти фигуру и укреплять силу воли, дожидаясь утренней трапезы. И благородные девицы крепились из последних сил. Кто угодно, но только не Лидуша, ежедневно к вечеру разражавшаяся нервным и голодным плачем, на потеху ехидным товаркам. Наконец, Аннушке, старшей сестре, надоели насмешки окружающих, которые стали доставаться и ей. Не имея возможности приструнить капризную родственницу, она нажаловалась матушке, будучи дома на выходных. Надо сказать, что матушка их поступила весьма мудро: она не стала ругать ни одну, ни другую дочь, а просто пришила к широкой Лидушиной зеленой форменной юбке изнутри два весьма объемных потайных кармана. И с этих пор лакомка могла в каждый свой приезд домой набивать эти карманы сладостями перед возвращением в Институт. Вечерние истерики прекратились: Лидуша умудрялась поедать принесенное, виртуозно прячась от товарок. Так мирно прошло полгода. Аннушка уже и забыла про недавние насмешки над сестрой и прилежно училась. Была она барышней старательной и честолюбивой.
И вот как-то после пасхальных каникул, теплым весенним днем, направлялись они с Лидушей в Институт. Весело болтая, пересекли они площадь, прошли по садику до подъезда и вошли в здание. Внутри стояло слегка картавое жужжание — был «французский день». Бывали еще «немецкие дни», то есть круглые сутки разрешалось говорить только на немецком и на уроках, и между собой. Нарушение этого правила каралось строго: три дня карцера на хлебе и воде. Так вот, был «французский день», и у дверей шептались девушки из Аннушкиных классов. Немедленно они сообщили сестрам, что в здании — комиссия, во главе которой сама попечительница — императрица Мария Александровна. Воспитанницы обожали ее и восхищались ею, а называли между собой — «ангел» или «принсесс», потому как знали: Мария Александровна — урожденная принцесса Гессенская. Аннушка, которая была уже в выпускном классе, смекнула, что неплохо бы лишний раз показаться перед «принсесс», тем более что в будущем году ей предстояло быть представленной ко двору.
Она чинно двинулась по коридорам, желая догнать комиссию и обратить на себя внимание.
Лидуша потянулась следом за старшей сестрой. И вот — удача: в широкой рекреации сестрички видят саму «принсесс», окруженную свитой и величаво шествующую навстречу им! Аннушка почтительно остановилась у окна и, когда царственная особа приблизилась, склонила голову и присела в изящнейшем реверансе. Нужно сказать, расчет был абсолютно верен: молодая девушка считалась самой красивой на своем курсе и обладала манерами самыми изысканными. В общем, успех был неизбежен, но в этот момент неуклюжая толстушка Лидуша, стоявшая у Аннушки за спиной, решила тоже изобразить «глубокий реверанс»… Раздался угрожающий треск, и из-под Лидушиной юбки посыпались безе, шоколадные конфеты, марципаны, засахаренные фрукты, миниатюрные пасхальные кексы…
Видно, юная жадина так туго набила лакомствами потайные карманы, что те не выдержали и лопнули! Все это кондитерское изобилие выкатилось ровнехонько под ноги изумленной «принсесс» и ее свите. Такое вопиющее нарушение режима грозило исключением из Института. Тишина повисла гробовая. Тетеха Лидка начала сопеть и всхлипывать, и Аннушка спиной чувствовала, как трясется от страха ее легкомысленная младшая сестра, успехи в учебе которой и так были весьма посредственны. Зловеще затягивалась пауза, но Аннушка все же нашлась (на Лидушу рассчитывать было, ясное дело, нечего). Красавица распахнула свои бездонные голубые глаза и так жалобно, как только смогла, произнесла на идеальном французском, обращаясь к попечительнице: «Дорогая принсесс, прошу великодушно простить меня, но по утрам у меня стали случаться обмороки, и доктор настоятельно велел мне непременно съедать до завтрака что-нибудь сладкое. Прошу вас, не наказывайте меня строго». В глазах ее заблестела неподдельная слеза — правда, вызванная злобой на обжору Лидушку, но «принсесс» и ее эскорт сочли влагу слезами раскаяния и смущения.