– Вздор! – вскрикнул граф, – все это надоело… опротивело… – Граф позвонил и приказал подавать себе ужин.
Часов в восемь утра в буфетной комнате, смежной с передней, сидели за самоваром два камердинера и повар с женой. У двери стоял дворовый мальчик в сером фраке с ясными пуговицами. Старший камердинер посмотрел на свои часы и сказал повару:
– Не пора ли вам приниматься за бифстекс…
– Эй, Петька! – крикнул повар мальчику, – сбегай к садовнику, возьми у него редиски да вели скотнице принести сливочного масла. – Повар вынул из кармана карточку, хлопнул по ней пальцем и сказал:– Вот меню! Гор-д'евр-варие… это можно… суп жульен, филе-де-беф ан-бель-вю – идет! Хорошо бы стерле-ала-минут, да его нет! недурно бы крем из рябчиков с трюфелем – тоже нет! артишоков и не спрашивай… за что ни возьмись – все нет да нет! Разве сделать пате-шо из ершей! Есть тут ерши-то?
– Должно быть, есть; карасей здесь много…
– Эта дрянь никуда не годится…
Вошла скотница и поставила на стол масло.
– Андрей Иваныч, – обратилась она к старшему камердинеру, – простоквашу прикажете готовить для их сиятельства?
– Готовьте: граф любит простоквашу; только вы ей давайте окиснуть хорошенько.
– Слушаю. Еще я хотела доложить вам: кучера Якова жена все на меня ругается.
– Как же она смеет?
– Вам известно, как я здесь на скотном дворе состою главная, то ей и не хочется покоряться мне. И ей хочется быть главной. Я говорю: послушай, Марья, если мы у их сиятельства будем все главные, то у нас никакого порядка не будет; кто-нибудь должен покоряться. А она примется на меня брехать.
– Вы скажите ей, – внушительно заметил камердинер, – если ты еще брехнешь, то завтра же получишь расчет, ты должна помнить, у кого ты служишь!..
– Слушаю.
В это время зазвенел колокольчик, камердинеры встрепенулись.
Старший камердинер осторожно вошел в спальню графа, который лежал в постели.
– Какова погода?
– Очень хорошая, ваше сиятельство. Солнце светит. Ночью подул было ветерок, а к утру перестал.
– На почту послали?
– С вечера уехали…
Наступило молчание. Видно было, что граф нуждался в новостях; лакей понимал это и усиливался чем-нибудь потешить графа; но потешить было нечем: впечатления деревенского утра были так скромны, что их не стоило и передавать.
– Скажи, пожалуйста, – сказал граф, – что это за крик был сегодня ночью?
– Караульный-с, ваше сиятельство…
– Нельзя ли, чтобы он по крайней мере не кричал над самым ухом.
– Слушаю. Сию минуту скажу.
– А собак на ночь спускают?
– Как же-с… всех до одной спускают.
Граф начал одеваться.
– Чай где изволите пить?
– На балконе.
– Погода стоит отменная, – вынося умывальник, говорил камердинер.
Посматривая на прадедовские образа в углу, граф подумал: «Надо эти византийские орнаменты убрать отсюда». Между тем камердинер говорил своему товарищу в передней:
– Не в духе…
– Ты знаешь его характер; нынче с тобой ласков, а то вдруг опрокинется ни за что.
В передней явился дьячок.
– Их сиятельство встали?
– На что тебе?
– Батюшка велел спросить, не угодно ли им пожаловать завтра к обедни…
– А завтра что такое? – спросил старший камердинер.
– Воскресенье, – скромно отвечал дьячок. – Если их сиятельству угодно будет отстоять литургию, то мы служение начнем попозже и благовестить будем подольше.
Дьячок отозвал камердинера к двери и шепнул:
– Нельзя ли мне повидаться с графом?
– Зачем?
– Изба вся развалилась… не будет ли милости…
– Из таких пустяков беспокоить графа. С чего ж ты выдумал? Ступай.
– Так вот что, – переступая через порог, говорил дьячок, – замолвите словечко вы сами… верите? не нынче, так завтра изба всю семью придавит!..
– Это дело другое, – заметил камердинер, – когда-нибудь в свободное время доложу.
– Дьячок, ваше сиятельство, приходил узнать, не угодно ли вам завтра пожаловать к обедни, – докладывал камердинер.
– Скажи, что я не буду.
– Весь бы народ, ваше сиятельство, осчастливили, – говорил камердинер.
– Вздор какой!
– Могу вас уверить, что ждали вас сюда, как красное солнышко – и теперь всем известно, что вы пожаловали. Предки ваши были храмостроителями, а вас считают за попечителя храма… А то и будут толковать, дескать, родители их не гнушались храма божия…
– Ну и пусть их толкуют. Чем же я виноват, что мои предки были храмостроителями?
– Да ведь и то сказать, ваше сиятельство, с волками жить, надо по-волчьи и выть.