— Итак, наш художник–любитель владеет тем, что ищет Второй, но добраться до него мы не можем, — подвёл итоги Пятый. Презрение звучало в его голосе. — Что будем делать? Ждать, пока он не умрёт от старости?
— По совершенно достоверным сведениям, — возразил Четвёртый, обеспокоенный выражением лица Первого, — нужная нам вещь уже покинула укрытие.
— Это меняет дело, — согласился «купец» спустя некоторое время. — Значит вам, как всегда, нужны…
— Все ваши изобретения, что могут видеть, слышать, идти по следу. Только никаких покушений, пожалуйста, Пятый.
— Вас не поймёшь, — усмехнулся «купец», скрестив пальцы замком на груди. — То Цель вам нужна как союзник, то вы рвётесь его уничтожить. Да и сведения от мёртвых получать значительно проще… Ладно. Мне нужна действительно тайная лаборатория. Пока что их обнаруживают самое большее через неделю.
Первый некоторое время сидел, постукивая по крышке стола.
— Мы провели тщательную разведку, — сообщил он наконец. — Пока что безопасно использовать только островки возле Выжженной земли.
— У меня разбежится остаток персонала, едва лишь я назову это место, — предупредил Пятый.
— Не имеет значения. Корабль отправляется через восемь дней. А до тех пор — никакой активности в пределах Империи. Сделаем вид, что наши возможности исчерпаны.
Все взгляды обратились в сторону Пятого. Крупнейшего специалиста по искусственным формам жизни, поддерживающего планы Восьмёрки… а, значит, и Империи.
— Мне будет нужен помощник, — произнёс Пятый твёрдо. — Стоящий помощник. И его я выберу сам.
— Но… — начал было Четвёртый.
— Договорились, — Первый встал. Совещание было окончено. — Выберите сами. До тех пор будем соблюдать тишину. Связь только в экстренных случаях.
Часы пробили полдень.
Аймвери тревожно оглянулся — Игла по–прежнему находилась на юго–востоке, проступая сквозь низкие, налитые огнём и водой тучи. Зрелище было столь же невиданным, сколь и обнадёживающим. Так близко к Вилке он никогда не подходил.
Некогда по эту сторону Реки (что была в те дни обычной рекой, воду которой можно было пить и в которую можно было погружаться без риска для жизни) находилась великолепная горная страна. Скалистые горы к северо–западу отсюда — жалкое подобие былых чудес. Теперь была только неприступная двойная гора иссиня–фиолетового цвета, Вилка, как звали её с тех пор. Настоящего названия не употреблял никто — из страха, что обитатель здешних мест проснётся, услышав своё имя.
Хозяин лесов посмотрел на восток. Не более мили отсюда — и уже ничего не видать. Тучи, смыкающиеся у горизонта с бесплодной землёй, и пыль под ногами. Когда–то здесь были плодородные земли, и десятки государств (их названия вспоминаются уже с трудом) к востоку отсюда славились дарами полей, гор и озёр. Сейчас их уже нет, как нет большей части Зивира.
Человечек дотронулся носком сапога до камушка и ввысь поднялся столбик пыли — мелкой, желтоватой, отвратительной. Утверждается, что Зивир имеет форму шара. Пять лет назад не одна экспедиция отправилась сюда, на восток, чтобы пробиться сквозь тысячи миль пыли и смерти и попытаться найти остатки настоящего, живого и цветущего Зивира. Ни одна из них не вернулась, ни с какой стороны.
Может быть, мир перестал быть шаром? Впрочем, что за чушь, поморщился Аймвери, придёт же такое в голову. Звёздное небо всё так же вращается, всё также восходят и заходят Солнце с Луною. Видимо, мир приближается к своему концу.
Как просто это звучит. Конец света всегда представлялся небывалой битвой, где огонь и лёд оспаривали бы силу друг друга, а оказался медленным, невероятно скучным и тошнотворным угасанием.
Человек стоял на небольшой площадке, венчавшей центральную башню крепости Моррон. Как символично: отсюда в Зивир впервые пришли люди, и отсюда же начинается конец их мира. Круговорот. Однако все построения относительно угасания и рождения мира хороши, пока сам не сталкиваешься с ними на практике. Далёкая война бесплотна и может поразить только числом потерь, объявленных в сводках. Если же её кровавый шторм бушует над головой, война ощущается совсем по–другому.
Так же и с угасанием вселенной.
Если она гибнет вокруг тебя, это производит несколько иное впечатление. Человек усмехнулся. Там, к северу, возле ярко светящейся Иглы, считают, что крепость набита исчадиями тьмы, кровожадными созданиями, способными разрушать саму ткань мироздания. Какое заблуждение! Вот он, один–одинёшенек, противник всего остального Зивира. Вернее, его жалких останков.
И всего–то забот — следить, чтобы мир достойно встретил свой конец — тогда, со временем, новая жизнь и новая красота придут сюда, в Зивир (или как его ещё нарекут его обитатели). Гораздо ярче прежних. Тех, что нынче уходят в небытие.
Как же тогда назвать его профессию? Могильщик? Пожалуй. Не раз и не два обречённые жители выступят против него, не раз и не два попытаются повернуть время вспять. Кто знает, может быть им и удастся выторговать у судьбы ещё десяток–другой лет.
Скоро пожалует Гость, подумал человек и оглянулся. Позади расстилался неподвижный, словно замёрзший, океан. Некогда он был лазурным, живым и тёплым; после того, как его воды смешались с мёртвой водой Реки, он превратился в застывший студень. Человек представил себе, как армия Зивира повергает во прах его твердыню, чтобы вместо безбрежного океана, за краем которого может ждать спасение, обнаружить вязкий и смертоносный кисель.
У него неприятно кольнуло сердце, когда в тысячах миль к северу отсюда на миг возникли Ворота и очередной пришелец, Гость, ступил на пыльную землю Зивира.
Огонёк тихонько замерцал во мгле и повис над правым плечом Унэна.
— Разве тебе нужно освещение? — спросил Шассим–Яг спутника. Вернее сказать, носильщика. Ибо теперь за плечами Унэна находилась перекладина, на которой и восседал целитель. Лететь по низким проходам — занятие и опасное, и бессмысленное, а идти пешком — слишком медленно. Флоссы ходить не любят. Неудобно.
— Я, в общем–то, для ориентировки, — рассеянно отозвался Унэн. — Очертания проходов я чувствую, а деталей не разобрать. Неохота тратить силы на заклинания.
— Я могу стать твоими глазами, — предложил целитель.
— Нет, спасибо, — отказался человек, аккуратно приседая под очередной аркой. — Чтобы потом неделю заново привыкать к собственным? В случае чего, скажешь.
Они шли три часа и порядком удалились от обоих монастырей. Подземный путь направлялся на восток–северо–восток, постепенно понижаясь. Многочисленные знаки украшали стены прохода. Унэн отметил, что ни плесень, ни мох не росли на камне; проход в безукоризненном состоянии. Словно вчера построен.
— Ты думаешь о том же, о чём и я, — беззвучно заметил целитель.
— Верно, — Унэн прикоснулся ладонью к прохладному камню. — Я видел строения дарионов. Ни трещинки, ни выбоинки. Прямо как здесь.
Он остановился у карты — это, без сомнения была карта: высеченный в камне на уровне глаз барельеф, чуть более полуметра в поперечнике, слабо светился во мраке. Монах прикоснулся ладонью к карте, и та осветилась ярче. Стало очевидно, что показан не весь город, а лишь фрагмент его.
— Мы на окраине, — сделал вывод Шассим. — Видишь вон тот огонёк? На верхней части контура?
Унэн присвистнул.
— Клянусь посохом великого предка… Так ведь вся эта карта, — он махнул ладонью, — указывает на нечто прямо под монастырями…
Он помолчал и чуть было не потянулся, по привычке, погладить голову. Пока Шассим сидел на его плечах, делать этого не стоило.
— Тебя это удивляет? — спросил Шассим. — Подземных городов в десятки раз больше, чем наземных. Подавляющая часть их необитаема. И, между прочим, эти проходы строили не дарионы. Не их письменность.
— А кто? Найя?
Целитель долго всматривался в карту.
— Найя высокого роста. А здесь даже тебе приходится пригибаться.
Они помолчали несколько секунд.