Сивый вытер руки и вернулся в зал, где бабуля разливала чай.
Зал пребывал в полутьме — света с улицы явно не хватало для нормального освещения. Сивый щелкнул выключатель, но лампа не сработала.
— Перегорело?
— Оставь, дядя Гена говорит в выключателе дело.
— Дядя Гена? — Боря приподнял бровь, смутно припоминая дядю Гену.
— Ну Лобутько, сосед наш. Обещал прийти посмотреть.
«Ясно», — Сивый посмотрел на старую советскую люстру на потолке. — «Разберёмся, бабуль».
— Ну рассказывай, внучок, как все прошло? — бабуля сложила на стол руки и внимательно посмотрела на Бориса, приступившего к трапезе.
— Пойдёт, ба. Сама как? — спросил Сивый, уминая пирожки. Вкусные такие, заразы.
— Да я что, вот на кухне все утро проторчала, валерианку пила. Думал все от твоем сегодняшнем выступлении, — вздохнула Тамара Семёновна. — А меня Марфа Константиновна успокаивала. Говорит, Тома — у тебя золотой внук растёт.
— У нас телефон работает, ба? — удивился Борис.
— Работает, я ж у Марфы Константиновны заняла на оплату. До пенсии, — женщина тяжело вздохнула. — Как твою сивую черемуху встретили?
Боря плечами пожал.
— Хрен с ней с черемухой, ты мне лучше скажи для дома нужно что? Принести, достать, починить?
Сивый понимал, что задаёт вопрос дебильный по своей сути — для дома нужно абсолютно все, жили они за гранью нищеты, а сломано оказалось все, что только могло сломаться. Но хотелось дать Тамаре Семеновне уверенности, что теперь все измениться в лучшую сторону.
— А ты чего вдруг спрашиваешь, Борь? — удивилась бабушка и даже насторожилась.
— Решил, что хватит твоему внуку булки расслаблять и халявничать на бабкиной шее. Пора мне мужчиной становиться. Раньше ты обо мне заботилась, теперь я позабочусь о тебе, — заявил Сивый, уминая второй пирожок подряд. — А пирожочки вкусные вышли, бабуль, спасибо тебе большое. Руки у тебя золотые, моя хорошая.
Тамара Семёновна ласково улыбнулась, так как она умела — совершенно обворожительно.
— Да ничего ненужно, внучек, — ты лучше стихи пиши, может когда бабушку свою с собой в Москву повезёшь, на выступление в Доме культуры. Выучиться тебе нужно, тогда и заживем. Вон у бабы Марфы внук, окончил институт и человеком стал, теперь работает в Ленинграде учителем по математике. А ты дай бог на учителя по литературе выучишься и тоже станешь преподавать. Я всегда говорила — Ленин растёт.
Сивый чуть пирожком не подавился, закашлялся.
— Не бабуль, не Ленин я ни разу, и какой из меня учитель. Да и дом к тому моменту развалиться, пока я гранит науки буду грызть. Не пойдёт так.
Он доел пирожок, вытер руки о вафельное полотенце и в два глотка выпил чай.
— Учись, внучок, учись, всему своё время. На ноги встанешь, женишься, а мне недолго осталось. Сахарный диабет совсем замучил.
— Типун тебе на язык такое говорить, есть у меня в Германии один хороший доктор, он тебя быстро на ноги поставит. До ста лет проживешь.
Сивый уже сказал, а потом понял, что сморозил.
— В какой такой Германии, ну ты фантазёр, Борь, — старуха вздохнула, поднялась. — Ты кушай пока, а я курей пойду проведаю, а то Мухтар как с цепи сорвался, всех птичек мне распугал. Так и нестись перестанут.
— Ладно, баб Том, где деда инструменты лежат сориентируешь?
— В кладовой, — ответила она, удивившись пуще прежнего.
— Ну вот ты сходи куда собралась, к курям-мурям, а я пока в доме осмотрюсь.
— Ты же отвертки в руках не держал, Боренька, поранишься, — насторожилось Тамара Семёновна. — Дядя Гена придёт за баллон консервов и выключатель нам починит.
— Огурцы мы сами съедим, ба, — улыбнулся Сивый. — Не надо дядю Гену дергать, у тебя в доме мужик есть. Сам справлюсь.
— Только сложи все так, как брал, — строго сказала напоследок бабуля.
Тамара Семёновна пошла кормить кур, а Сивый пошёл в кладовую, ковыряясь спичкой в зубах и размышляя, что далеко на одних стихах не уедешь, а образование у него такое, что и вправду только учителем становиться.
«Так далеко не продвинешься», — думал Борис Дмитриевич. — «Надо оглядеться, осмотреться и прошлых ошибок не повторять».
Если в своей старой жизни Борис Дмитриевич в 90-е в тюрьме пропадал, то здесь вот тебе раздолье, пожалуйста. Все горизонты открыты, все двери незаперты.