«Вон оно что», — Боря обнаружил на двери в наличии один звонок на все пять квартир. — «Веня то оказывается весь пролёт приватизировал».
Так оно и было, под хоромы Вениамина Бенедиктовича было выделено аж пять коммуналок.
— По какому случаю митинг, товарищи дамы? — спросил Сивый.
Вопрос предназначался девчонке в мешковатой кофточке и юбке-гармошке по колено.
— Занимайте очередь, молодой человек. Здесь запись.
— За вами можно пристроиться? — подмигнул Боря, резонно полагая, что очередь к Жабе на приём. Любил Вениамин Бенедиктович зачеты у себя дома принимать, особенно у студенточек симпатичных.
— За мной вообще-то уже четверо заняли, — она горделиво вздернула носик. — И ещё трое подойдут.
— Э-э… ясно.
Сивый уже собрался разворачиваться и уходить (ну не ждать же пока очередь сдвинется, равно полдня терять), как другая девчонка наряженная в джинсы и олимпийку, вдруг перепрыгнула через перила и надула перед лицом Сивого жвачку в пузырь, который смачно лопнул.
— Шулько!
— Ленка?
Признаться Борис Дмитриевич не сразу узнал свою однокурсницу Семейку. Ту самую деваху, которая вчера модерировала встречу поэтов в институте. Старосту группы и бывшую одноклассницу.
— Здорова Борь, — она протянула Сивому руку смотря с восхищением. — Ты теперь у нас звезда!
— Чего?
— Слава видящим, слава вещим, Слава любящим всё понять! — наизусть зачитала Ленка Семейка строки из стиха Соло Моновой.
Девки вокруг заслышав эти строки заохали все как одна.
— О май гад, это Боря Сивый?! — взвизгнула девчонка в юбке-гармошки и принялась обмахиваться тетрадкой, едва сознание не теряя.
— Дождались, девки! Он пришёл!
— Это правда он?
— Ленка узнала!
Ещё одна красотка открыла свой блокнот, протиснулась между другими охающими и ахающими девчатами и вручила Сивому блокнот. На желтоватых страницах в клеточку были написаны строки стихотворения. Эти самые «Слава видящим, слава вещим, Слава любящим всё понять!». А вокруг строк — несколько десятков сердечек нарисованных разными цветами.
«Во как», — изумился Борис. — «Внатуре звезда, едрить колотить».
Девка вытащила ручку торчавшую за ухом и жарко выдохнула:
— Распишитесь?
«Стихи не мои, конечно, но так-то не западло девку осчастливить», — решил Сивый, все ещё не понимая откуда привадило такое счастье.
— Кому подписывать?
— Лизе, — девчонка залилась густой краской и едва не растаяла. Голову робко уронила на грудь.
— Готово.
— Ой спасибочки.
— На здоровье.
Боря подписал блокнот, оставил закорючку в виде росписи и обвёл надпись в сердечко — по приколу, пусть будет.
Меж тем к нему уже целая очередь выстроилась — девки повытаскивали тетради и блокноты и облепили Сивого со всех сторон. И на удивление Бориса Дмитриевича у каждой были выписаны те самые стихи. Отказывать девкам Сивый не стал. Наставил закорючек в виде автографов. Ему не сложно, а девкам приятно.
— Это правда?
— Правду говорят?
Вдруг начали спрашивать девки, наседая с разных сторон одновременно.
— Смотря что говорят, — улыбнулся Сивый, давно выработавший привычку не отвечать конкретно прежде, чем не появится полный объём информации.
— Июнь, Москва — Олимпийский!
— Э-э…
Сивый хотел уточнить, как его касается Олимпийский и что именно там должно произойти в июне, да не успел. Дверь тамбура открылась и на лестничную клетку вышел Жаба. Место костюма на нем сидел домашний халат, в тапочках. Единственное, что осталось от былого — очки в телесного цвета оправе на переносице. В домашнем халате Вениамин Бенедиктович смотрелся ещё более нелепо, чем в костюме при галстуке, хотя халатик у критика не из дешёвых.
Жаба поправил очки, осмотрел собравшихся строгим взглядом вершителя судеб. Все разом замолчали, перестали кудахтать, больно авторитет у критика был высок и непререкаем. Стоило взгляду Вениамина Бенедиктовича остановится на Сивом, как его глаза будто оттаяли и в них появилась, прости господи, всеобъемлющая ласка.
«Это че такое, блин?».
— Боря, проходи дорогой друг, я тебя все утро ждал.
«Дорогой?» — изумился пуще прежнего Сивый — «С каких ты пор, неуважаемый человечек я тебе в друзья попал? Ну ладно, посмотрим чего хочет этот нелепый индюк».
— А как же очередь? — уточнил Борис Дмитриевич. — Девчонки раньше меня пришли.
— Так они тебя ждали, Боренька, — Жаба расплылся в фальшивой улыбке. Ты проходи, не стой. — Нам многое надо обсудить.
Глава 4