— Привет! — Она улыбнулась ему слабой улыбкой. — Хорас, пожалуйста, сделай для меня одну вещь. Посмотри в верхнем ящике моего письменного стола, там лежит толстая стопка бумаги. Это, Хорас, ну вроде как книга. Я написала ее за три этих последних месяца, пока лежала в постели. Я хочу, чтобы ты отнес ее Питеру Бойсу Венделлу, который напечатал в газете мое письмо. Он-то уж разберется, хорошая это вещь или нет. Я писала так, как говорю, так, как когда-то написала ему письмо. Это просто рассказ обо всяком разном, что со мной произошло. Отнесешь, Хорас?
— Конечно, дорогая.
Он наклонился над постелью, положил голову на подушку рядом с Маршей и начал гладить ее по белокурым волосам.
— Милая моя Марша, — проговорил он нежно.
— Нет, — прошептала она, — зови меня так, как я тебя просила.
— Сердечко мое, — страстно выдохнул он, — милое, милое мое сердечко.
— А ее мы как назовем?
Прошла минута сонного, теплого счастья — Хорас думал.
— Мы назовем ее Марша Юм Тарбокс, — сказал он наконец.
— А почему Юм?
— Потому что именно он нас с тобой и познакомил.
— Правда? — пробормотала она, изумившись сквозь дремоту. — А я думала, это был Мун.
Глаза ее закрылись, и через минуту медленное, долгое колыхание простыни над ее грудью сказало ему, что Марша спит.
Хорас на цыпочках дошел до письменного стола, открыл верхний ящик и вытащил оттуда стопку густоисписанных, в пятнах от химического карандаша листков. Посмотрел на первый:
Марша Тарбокс
САНДРА ПИПС, С СИНКОПАМИ.
Он улыбнулся. Выходит, Сэмюэль Пипс все-таки произвел на нее впечатление. Перевернув страницу, он начал читать. Улыбка стала шире, он читал все дальше. Через полчаса он вдруг заметил, что Марша проснулась и следит за ним с кровати.
— Радость моя, — донесся ее шепот.
— Что, Марша?
— Тебе нравится?
Хорас кашлянул:
— Было не оторваться. Очень бойко.
— Отнеси это Питеру Бойсу Венделлу. Скажи, что когда-то был круглым отличником в Принстоне и можешь отличить хорошую книгу от плохой. Скажи, что эта — экстра-класс.
— Хорошо, Марша, — проговорил Хорас ласково.
Глаза ее вновь закрылись, Хорас подошел и поцеловал ее в лоб, а потом постоял над ней минутку, преисполненный нежной жалости. После чего вышел из комнаты.
Всю ночь скачущие буквы на тех листках, бесконечные орфографические и грамматические ошибки, равно как и безграмотная пунктуация, стояли у него перед глазами. Он несколько раз просыпался от прилива неодолимого сочувствия к этому порыву Маршиной души выразить свои чувства в словах. Он сполна осознавал его полную беспомощность, и впервые за долгие месяцы в голове у него зашевелились давно забытые мечты.
Он ведь когда-то собирался написать серию книг с целью популяризации неореализма, как Шопенгауэр популяризировал пессимизм, а Уильям Джемс — прагматизм.
Но жизнь распорядилась иначе. Жизнь хватает людей и загоняет их на гимнастические кольца. Он рассмеялся, вспомнив тот стук в дверь, ту невесомую тень в Юме, то требование Марши поцеловать ее.
— И это все тот же я, — проговорил он вслух с изумлением, лежа без сна в темноте. — Это я сидел в Беркли и безрассудно размышлял, может ли этот стук существовать в отсутствие моего уха. Я — тот же самый человек. Меня могут посадить на электрический стул за его преступления… Бедные бесплотные души, пытающиеся выразить себя через нечто материальное. Марша с ее написанной книгой; я со своими ненаписанными. Сперва мы ищем средства выражения, потом получаем то, что получаем, — тем и довольны.
V
«Сандра Пипс, с синкопами» с предисловием Петера Бойса Венделла, известного журналиста, сперва выходила по частям в журнале Джордана, а в марте была издана книгой. Первый же появившийся в журнале отрывок привлек широкое внимание. Достаточно избитый сюжет — девчонка из городка в Нью-Джерси приезжает в Нью-Йорк, чтобы стать актрисой, — был изложен просто, но с удивительной живостью, с очаровательной ноткой грусти, коренящейся в самой бедности словарного запаса, — и в этом была неодолимая притягательность.
Питер Бойс Венделл, который как раз тогда ратовал за необходимость обогащения американского языка за счет включения в него ярких разговорных выражений, стал крестным отцом книги, и его громкое одобрение заглушило робкое недовольство обычных газетных критиков.
За право на журнальную публикацию Марша получила триста долларов, которые пришлись весьма кстати, поскольку, хотя Хорас зарабатывал в «Ипподроме» больше, чем раньше зарабатывала она, крошка Марша испускала громкие вопли, которые, по их мнению, означали одно: ей нужен свежий воздух. В результате к началу апреля они перебрались в одноэтажный домик в округе Вестчестер, где было место и для газона, и для гаража — для всего было место, в том числе и для звукоизолированного рабочего кабинета-крепости: Марша дала мистеру Джордану торжественное обещание, что запрется там, когда дочь хоть немного сможет обходиться без нее, и станет и далее творить бессмертную и безграмотную литературу.