— Ничего. Сначала к хирургу рвать и лечить, потом — ко мне.
Эпопея длилась два месяца. Селиверстову выдрали семь корней, запломбировали пять еще целых зубов, после этого ортодонт Сладков, блистая искусством обрабатывать зубы, одновременно их заговаривая всякими байками, поставил Селиверстову три стационарных моста и один съемный протез, потому что некуда уж было там ставить мост.
Я догадываюсь, вы ждете развязки. Например: Селиверстов на радостях напивается пьяным, падает, ударяется лицом об землю и ломает все зубы вместе с челюстью. Или, того лучше, попадает под машину и погибает вместе с зубами, не успев ими воспользоваться. Я согласен, это красиво, поучительно и художественно, я бы такой финал и придумал, благо что Селиверстова мне не жалко, он мне — никто.
Но я не придумываю, а пишу по фактам жизни.
А в жизни Селиверстов пришел домой, подошел к зеркалу, открыл рот и сказал себе:
— Давно бы так.
Пра-а-айдет!
Долго ли, коротко, а оказались Андрей и Анна, должен выразиться со всей прямотой, окончательно близки.
— Нравишься ты мне, — говорила Анна, трогая плечо Андрея, а тот протяжно и ласково отвечал словом, которое очень часто употреблял в своей жизни, высказываясь и о дожде, и о политике, и о какой-нибудь болезни своей или другого человека.
— Пра-а-айдет! — ласково выпевал он, и Анна, понимая шутливость его голоса, прижималась к нему еще крепче; она знала, что он умен и всегда прав, да и без его ума понимала, что пройдет, но не хотела думать об этом.
А было это, как вы, конечно, догадываетесь, в городе Саратове.
Шло время, Анна говорила уже не так, как раньше. Она говорила прямо:
— Влюблюсь я в тебя, не дай Бог. А зачем мне это?
— Пра-а-айдет! — успокаивал ее Андрей.
Но вскоре и он стал поговаривать, глядя с укоризной в ее серо-голубые, да еще с карими, да еще с зелеными оттенками глаза:
— Что-то нравишься ты мне.
— Пра-а-айдет! — отвечала Анна со смехом.
А пройти обязательно было должно, потому что у Андрея была жена и он не собирался от нее уходить, а у Анны был муж, и тоже хороший человек.
Однако не проходило.
— Бросил бы ты меня, что ли, — говорила Анна. — Это ведь уже невозможно так. Больно это уже.
— Пра-а-айдет! — по привычке говорил Андрей, но голос его звучал как-то неинтеллектуально, даже как-то глуповато и растерянно, чего с ним раньше никогда не случалось.
Однажды они находились вместе и до такой тоски ощутили счастье жизни, что, казалось, дальше жить уже некуда. Но оба промолчали.
Вечером они были опять вдали друг от друга, и Анна подумала, что она умирает. Ей хотелось пожаловаться мужу, чтобы он ее понял и посочувствовал ей, но она не могла. Только ласкова к нему была.
— Когда же это кончится? — сказали они одновременно при очередной встрече. — Нельзя же уже так!
И оба потом молчали, не знали ответа.
Но Андрей был мужчина. Он приходил в себя, распрямлял красивые плечи, встряхивал кудрями волос и, открывая чистые белые зубы, смеялся:
— Пра-а-айдет!
Анна, благодарная ему за его легкость, откликалась:
— Пра-а-йдет!
Была осень.
Лили дожди.
Улицу имени Сакко и Ванцетти опять перекопали, троллейбус номер два перестал ходить своим маршрутом. Саратов, одно слово. Несерьезный город.
Праздник
Потапов нашел ящик водки.
Он шел после работы к дому, как обычно сокращая путь — через пустырь, заросший густой травой.
В этой-то траве, чуть в стороне от протоптанной тропки, он и увидел ящик водки.
Не веря своим глазам, приблизился.
Точно: ящик водки.
Потапов не вор, не любитель чужого, поэтому он стоял возле ящика не меньше четверти часа и только после этого взвалил его на плечо, поняв, что ящик ничейный, взвалил — и понес. Он понес его, конечно, не домой, а к другу, кочегару Алексею, в котельную.
По пути ему встретился Антипов, актер драматического театра, который шел в театр играть драматическую роль в вечернем спектакле, но подумал, что еще сто раз успеет, и пошел с Потаповым, восхищаясь чудом такой находки.
Потом встретился хулиган и рэкетир Василевский, который направлялся на свидание с девушкой, но не с хулиганскими намерениями, а с любовью, с цветами. И он тоже пошел с Потаповым.
Потом встретился работник культуры Боровков, который вышел на свежий воздух собраться с мыслями, потому что обещал завтра утром сдать в одну из саратовских газет статью, а она не написана, придется сидеть вечер и, возможно, ночь, а раз так, время еще есть. И — присоединился.