— Порш! — тихо и как-то безразлично, будто покорившись непреодолимости пути, говорит каюр.
Собаки тут же залегли. Их бока вздымаются часто-часто, как маленькие кузнечные мехи. Собаки жадно глотают снег.
— Вам очень жарко. Замучил я вас, — как бы извиняясь, говорит каюр.
Те в ответ благодарно виляют обрубками хвостов.
Каюр не стал привязывать нарту к дереву — уставшая упряжка без причины не сойдёт с места, — закрепил одним остолом.
Огляделся. Тёмные тучи набросили на землю мглистую тень. У горизонта морозно алела узкая, как лезвие охотничьего ножа, полоска. Тихо. Погода вроде бы не изменится.
Редкие прямоствольные лиственницы вынесли оголённые ветки до самого неба. На сучьях снег — будто кто-то невидимой рукой разложил по толстым ветвям ломти тюленьего сала. Тайга отрешённо и спокойно бормочет свои вечные слова. Похоже, что великой тайге совершенно безразлично, кто вошёл в неё: зверь ли, птица ли, человек.
Сумрак сгущался.
Изгин поводил плечами и походил поясницей, изгоняя озноб, овладевший им. Когда руки немного отошли, схватил топор и пошёл выбирать сухое дерево. У старика строго-настрого заведено — в любых условиях не отказывать себе на ночь в горячем чае.
Нарубил сухих сучьев, повалил две нетолстые сухостойные лиственницы, перетаскал к нарте. Для растопки содрал с деревьев рыжую бороду — лохматый лишайник бородач.
Через несколько минут затрещал сухой бездымный костёр. Старик туго набил снегом обгорелый чайник и подвесил его над костром.
Нужно ещё накормить собак. Изгин отрезал кусок сала величиной с пол-ладони и, подцепив кончиком ножа, точно бросил ближайшему псу — высоконогому Аунгу. Тот на лету поймал предназначенную ему порцию. Второй кусок перелетел через голову Аунга и угодил в пасть жадному вислоухому Мирлу. Через несколько минут вся упряжка закусила мороженым салом, после чего принялась грызть мясистую юколу.
Вскоре поспел кипяток. Старик опустил щепоть чая в поллитровую алюминиевую кружку, достал из мешка варёного мяса, немного хлеба и стал жевать в задумчивости.
Горящие угли тонко запели. Дух огня напоминал о себе. Изгин отломил кусок хлеба и юколы, бросил в костёр: вот тебе, добрый дух. Сделай, чтобы больному старому охотнику сопутствовала удача. Чух!
Когда старик закончил свою нехитрую трапезу, уже совсем стемнело. В небе кое-где бледно мерцали высвеченные костром звёзды.
Пора спать. Обложил костёр с двух сторон лесинами, наладил нодью — долгий таёжный огонь. Нодья будет тлеть всю ночь.
Рядом с лесиной выбил ногами яму в снегу. Положил на дно оленью шкуру и лёг спиной к костру, мысленно попросив хозяина тайги всех благополучий в трудной дороге таёжного охотника. Выбрал удобную позу, натянул на голову большой меховой воротник от оленьей дохи и глухо позвал:
— К'а!
Собаки в упряжке привычно подошли к своему хозяину и тесно залегли вокруг него.
В эту ночь старику снился молодой поэт…
Едва развиднелось, а старик уже был на ногах.
Высокие слоистые облака обложили всё небо. Сквозь них слабо сочился скупой свет нового дня.
Было тихо, будто закрыли все ворота, откуда мог вырваться ветер и, радуясь своему освобождению, пронестись по свету.
Нодья почти вся сгорела — остались одни обугленные концы сушняка. Человек собрал сучья, нарубил тонкого сухостоя. И второй раз в этой огромной дикой местности запылал маленький костерок.
Налетела стая таёжных бродяг — мрачных остроклювых кедровок. Они расселись на ближайших деревьях и резким картавым криком нагло вопрошали: чем бы поживиться?
Прилетели две маленькие черноголовые синицы. Сели на пенёк, уставились бусинками глаз на невидаль — костёр, о чем-то между собой затенькали. Погреться прилетели. Так подсаживайтесь к огню. Всем тепла хватит. Но синички повертели чёрными головками, невесомо вспорхнули на высокую пихту и стали прыгать с ветки на ветку, внимательно и зорко всматриваясь между хвоинками — пташки вылетели на завтрак.
Горячий чай выгнал остатки стужи, которая, воспользовавшись сном старика, закралась под самое сердце.
Изгин решил не мучить собак — лес стал гуще, снег глубокий и рыхлый. Растянул упряжку на всю длину потяга, чтобы собаки не запутались в постромках, дал им мороженой наваги и немного сала (кто знает, сколько ему бродить по тайге) и стал на лыжи.
Кенграй и Мирл оторвались от корма: ты что, уходишь без нас?
Охотник оглянулся: уже вся упряжка недоуменно смотрела ему вслед. Старик налёг на лыжную палку и быстрее заскользил между деревьями.