В отблесках призрачного, стеклянного пламени. Высокий с властным голосом, и другой – нервно сжимающий виски, и доктор со стаканом, и разгневанный отец Герувим, и Лаура, которая открыла беззвучный, рыбий рот, и еще, и еще кто-то. Он боялся, когда много людей. Много людей – это всегда плохо. Их было много на холме. Ночью. Светили автомобильные фары. Голубой туман лежал на вершине. Его привела мать. Тогда еще была мать. И она сильно сжимала его руку, чтобы он не убежал. А вокруг – стояли. Лица бледные, как вываренное мясо. Но не от фар – от страха. Было очень много страха. Он чувствовал, и его мутило. А некоторые были в балахонах. Еще страшнее – белые балахоны с прорезями для глаз. Жевали табак. Поднимая край, сплевывали. Потом приволокли того – связанного, без рубашки. Босые ноги в крови, а мягкая спина, будто свекла,- так его били. Он на всю жизнь запомнил. Кто-то сказал хрипло:-Давайте, подсажу мальца, пусть поглядит на одержимого . . . Он не хотел. Он вырывался. Но его подсадили. Открытый холм, залитый голубым, и крест из телеграфных столбов. Того уже привязали за кисти. Свесилась голова, потянув слабые плечи. Казалось, человек хочет нырнуть и никак не решается. Он смотрел, забыв дышать. Страх пучился тестом. Рядом крестились изо всех сил. И мать крестилась: дрожала, вытирала мелкий пот. Вышел главный, в черном балахоне, с мятущимся факелом. Что-то сказал. Все запели – нестройно и уныло. Господу нашему слава! . . Мать тоже пела, закрыв глаза. Завыло, хлестануло искрами – гудящий костер уперся в небо. Стало ужасно светло. Фары выключили. Машины начали отъезжать. Заячий, тонкий, как волос, крик, вылетел из огня. Запели громче, чтобы заглушить. Страх поднялся до глаз и потек в легкие – он тоже закричал – не помня себя, бил острыми кулаками по небритому, толстому, странно равнодушному лицу. Дым относило в их сторону …
Его спросили:- Ты можешь сесть?
Он сел. Кружилась пустая голова. И тек по лопаткам озноб, оттого, что много людей. Хотя озноб был всегда – после геенны.
Ужасно громоздкий человек в дорогом костюме уронил на него взгляд – кожа и кости, живот, прилипающий к позвоночнику.- Доктор, он может идти?- Да, выносливый мальчик.- Тогда пусть одевается.- И повернулся к Лауре.- Я его забираю. Прямо сейчас.
Лаура закрыла большой рот.
– Господин директор…
– Документы на опеку уже оформлены?- приятно улыбаясь, спросил отец Герувим. Тот, кого называли директором, посмотрел на него, как на пустое место.- Если документы не оформлены, то я обращаюсь к присутствующему здесь представителю закона.
Лейтенант полиции с огромным интересом изучал свои розовые, полированные ногти.
– Закон не нарушен,- сказал он.
– Надеюсь, вы «брат во Христе»?- очень мягко спросил отец Герувим.
– «Брат»,- любуясь безупречным мизинцем, ответил лейтенант,- но закон не нарушен.
Нервный человек, который до этого сжимал виски, подал рубашку. Больше мешал – рукава не попадали. Он морщился, злился и усиленно моргал красными, натертыми веками. Вдруг сказал неразборчивым шепотом:- Доктор, у вас есть что-нибудь… от зубной боли?- У того зрачки прыгнули на отца Герувима.- Да не вертитесь, доктор, никто не смотрит.- А вы что, из этих?- еле слышно сказал доктор.- Так есть или нет?- Я не могу, обратитесь в клинику,- сказал доктор.- А ну вас. к черту с клиникой!- Я всего лишь полицейский врач.- А ну вас к черту, полицейских врачей,- сказал нервный. У него крупно дрожали руки.
– Сестра моя,- с упреком сказал Лауре отец Герувим.- Я напоминаю о вашем христианском долге …
Лаура открывала и закрывала рот, теребила заношенный передник.
– Ради бога! Оставьте своего ребенка при себе,- высокомерно сказал директор.- Ради бога! Верните задаток.
Отец Герувим тут же впился в Лауру темными глазами…
– Ах, нет, я согласна,- сказала Лаура.
– Деньги,- горько сказал отец Герувим.- Проклятые сребреники.
Улыбка его пропала. Будто не было. Он раскрыл кожаный чемоданчик, наподобие врачебного, деловито собрал сброшенные на пол никелированные щипчики, тисочки, иглы. Уже в дверях поднял вялую руку:
– Слава Спасителю!
– Во веки веков!- быстро и испуганно ответил доктор. Только он один. Лаура кусала губы – желтыми, неровными зубами.
– Я вам еще нужен?- скучая, спросил лейтенант.
– Благодарю,- коротко ответил директор.
Лейтенант с сожалением оторвался от ногтей. Легко вздохнул.