Геррик просто посерел при этих известиях. Опустив голову, поскрипывая стиснутыми зубами, спрашивал: А что все-таки Герш? — Герша я не видел с самого начала сражения… А младший Биоррик? — Говорю тебе, брат: там была мясорубка… — А где Троттигар? — Троттигар будет ждать нас на Пеллоре… — Чувствовалось, что каждое новое имя добавляет Геррику печали и гнева. Иногда он поглядывал искоса то на Алису, то на меня, но, казалось, что ни ее, ни меня он просто не видит, а видит глинистые безжизненные проплешины темных солончаков, редкий кустарник, свинцовую воду, обметанную кристалликами минералов, и — вдруг поднимающуюся среди маревой степной пустоты черную пехоту Тенто…
Бисеринки пота выступили у него на лбу.
— Где у тебя сейчас основное убежище?
Гийом, не торопясь, объяснил.
— Место удобное, — добавил он. — Окружено каналами. К тому же — фортификация, крепостные стены. У нас — с десяток солдат, в случае чего — отобьемся…
Я тоже кивнул.
— Да, это минут двадцать ходьбы отсюда…
До сих пор я в их нерадостный разговор не вмешивался. Еще раньше, когда мы готовили чай на кухне, Алиса предупредила меня, чтобы я ни в коем случае не затевал споров с Гийомом.
— Понимаешь, он все-таки — лорд, а ты простой воин, — сказала она извинительно. — Да и воином ты стал, знаешь, слишком недавно. К тому же, ты, пусть нечаянно, ударил его, а такого Гийом еще никогда никому не прощал.
В общем, она просила меня быть поосторожнее. И сама отстранилась, когда я, пользуясь уединением, попытался ее быстренько поцеловать.
— Нельзя-нельзя, Гийом может догадаться…
Свет клином сошелся на этом Гийоме! Моя инстинктивная неприязнь к нему начинала усиливаться. Тем более, что и сам Гийом, будто нарочно, старался ее вызвать: в течение всей их беседы с Герриком и Алисой он меня демонстративно не замечал, ни разу не обратился ко мне и даже не глянул в мою сторону, будто меня вообще среди них не было. Он даже не кивнул из вежливости, когда я поставил перед ним чашку с чаем. Кровь у него действительно быстро остановилась, однако горбатый нос, по которому я врезал затылком, жутковато распух и теперь представлял собой сизую сливу, невесть каким образом выросшую среди нежных, почти девичьих щек. Сердце радовалось, глядя на ее сочные переливы. Видимо, и на лице моем отражалось некоторое злорадство, потому что Алиса посматривала на меня с некоторой озабоченностью, Гийом же теперь, поворачиваясь в мою сторону, неприятно втягивал носом воздух, морщился, кривился, причем весьма заметно, а в ответ на эту мою первую реплику невероятно задрал брови:
— Прошу прощения, брат, — надменно сказал он. — Почему простой воин вмешивается в разговор двух владетелей? Или одновременно с посвящением ты не объяснил ему правила хорошего тона? Тогда это могу сделать я — своим мечом…
— Не можешь, — коротко ответил Геррик, бросив на меня предостерегающий взгляд из-под хмурых бровей.
— Почему, не могу, брат?
— У него нет меча…
— Ах, нет меча?!. — как-то даже с энтузиазмом воскликнул Гийом. — Тогда, брат, я не понимаю, почему он сидит среди нас. Воин без оружия — это простолюдин. Если он воин, то пусть он идет — и добудет себе свой меч!
— Нет, он останется здесь, — так же коротко ответил Геррик.
— Почему, опять же позволь спросить, мой повелитель и брат?..
— Потому что — я так решил!
Геррик поднял ладонь и беззвучно, но с силой опустил ее на клеенку стола. Камень на безымянном пальце брызнул синими искрами.
Гийом сразу же склонил голову.
— Слушаюсь, мой брат и наследственный владетель Алломара!.. Милость твоя поистине не знает границ…
Мне почудилась в его голосе плохо скрываемая издевка. Я вдруг вспомнил тот разговор между Алисой и Герриком, который случайно подслушал. Когда Алиса сказала: Знаешь, я не очень верю Гийому. Пусть лучше он будет там, а не здесь…
Неудивительно, что и Геррик это тоже почувствовал.
— Брат, — сказал он ледяным тоном, глядя Гийому в глаза. — Брат, ты что-то имеешь против моего решения? Если у тебя есть возражения, брат, выскажи их мне. Я их выслушаю, и мы подумаем, что здесь можно сделать. Но если у тебя, брат, нет возражений по сути, прими мой ф е т т а г, как решение главы Дома Герриков. Надеюсь, ты не оспариваешь мое право быть законным владетелем Алломара?
— Нет, — сказал Гийом после томительной паузы.
— Благодарю тебя, брат.
Геррик медленно, будто усилием, опустил и вновь поднял веки, вздохнул.
Я чувствовал, что сейчас произойдет что-то страшное. Лицо Геррика было бледно-спокойным, голос — ровен, а обе ладони лежали на цветистой клеенке. Однако это было спокойствие бомбы со взведенным взрывателем — одно касание, один звук, одно легкое колебание, и — смерть вспорет воздух зазубренными осколками.
Я боялся пошевелиться — не то чтобы что-то сказать.
Пауза отчаянно нарастала.
И вдруг Алиса, до сих пор почему-то молчавшая, прижала тонкие пальцы к стыку ключиц на горле, вдавила их, точно ей что-то мешало, тоже вдохнула, выдохнула и побледнела не меньше, чем Геррик.
— Они нас нашли, — звенящим голосом сказала она. — Вы слышите? Койотль взял след!..
Геррик и Гийом разом повернули к ней головы. Я увидел легкое недоверие в глазах обоих. И Алиса, вероятно, также его увидела, потому что, глядя в пространство, будто противоположной стены перед ней не было, оторвала руки от горла, медленно развела их над круглой столешницей и положила поверх ладоней Геррика и Гийома.
Оба они вздрогнули, как от удара электрического тока.
— Да, — сказал Геррик. — Они нас нашли!..
У него даже волосы зашевелились, точно наэлектризованные. А Гийом сдернул плащ, и на широком кожаном поясе поверх джинсов у него обнаружился такой же меч, как у Геррика.
— Надо уходить отсюда!.. Скорее!.. Быть может, успеем!..
— Кой-й-йотль!.. — сквозь стиснутые зубы веско напомнил Геррик.
— Все равно. Там — наши люди. Надо идти!..
Я не очень соображал, о чем это они пререкаются, и Алиса наскоро объяснила, что она внутренним зрением почувствовала приближение койотля. Она чувствует такие вещи гораздо лучше, чем братья. Женщины вообще лучше чувствуют.
— Скоро он будет здесь. Надо что-то предпринимать. Ты — с нами? — спросила она. — Учти: тебя койотль, скорее всего, не тронет.
Они все трое посмотрели на меня, ожидая. Сжатые губы Геррика, ироническое презрение в глазах Гийома, синева горящих надеждой зрачков Алисы.
Она была сейчас очень красива.
— А куда? — спросил я.
— Сначала — туда, где нас ждут слуги и воины. А потом — дальше. Вселенная велика. Решай!..
Алиса была права, хотя меня это вовсе не вдохновляло.
Одно дело — помочь человеку в беде, в данном случае — Геррику, когда он был ранен, помочь его сестре, помочь его младшему брату, хотя Гийому, если бы не особые обстоятельства, я бы ни за что помогать не стал, не нравился мне Гийом, ну его, пусть сам выкарабкивается, и совсем другое — оставить квартиру, где я прожил последние годы, оставить, видимо, навсегда, сюда я уже не вернусь, — оставить всю прежнюю жизнь, работу, каких-никаких приятелей, сделать шаг в пылающий звездами черный простор Вселенной. Мне это было непросто. Я начал вдруг понимать, что такое судьба. Сейчас или никогда.
Молчание черезчур затягивалось.
— Ну ладно, у нас нет времени, — нетерпеливо сказал Гийом.
И отвернулся.
Он уже за меня все решил.
Именно в этот момент зазвонил телефон.
Я даже подпрыгнул от неожиданности. А когда, будто нечто живое, осторожно взял трубку, не сразу понял, кто это и чего от меня хотят.
— Я спрашиваю, Леня, вы не заболели? — трепетал в проводах заботливый голос Моисея Семеновича. — Отпуск давно кончился, а я вижу, что вас все нет и нет. Дай, думаю, позвоню…
Он говорил еще что-то, но я никак не мог уловить смысл. Отпуск какой-то. Какой отпуск? Ах да, в самом деле, это у меня — отпуск. И он закончился ровно три дня назад. Сегодня двадцать четвертое сентября, все правильно. Я еще в четверг должен был быть на работе. Как это я забыл?
— Вы слышите меня, Леня?
Голос Моисея Семеновича вползал с другого конца города. Сейчас — встревоженный и очень далекий.
— Леня! Леня! Почему вы не отвечаете?
— Слышу, — сказал я.
И положил телефонную трубку.
Отпуск мой действительно завершился.
Они нетерпеливо ждали меня у дверей — Геррик с Гийомом, опоясанные тяжелыми боевыми мечами, подтянутые, готовые сражаться не на жизнь, а на смерть; Алиса — тоже подтянутая, в джинсах и свитере, уже посматривающая на меня как бы со стороны. Из той зыбкой дали, которая — за пределами воображения.