Губы ее шевельнулись.
Сейчас она скажет:
— Прощай…
И тогда они уйдут навсегда.
Они покинут Землю, а я — останусь.
Звезды над крышами, черный сквозняк Вселенной, разбитые зеркала, призрачная красота Алломара. Жизнь, которая дается тебе — и никому больше.
— Постойте, я с вами! — сказал я.
И — ничего не произошло.
Мигнула над крышами одна звезда, за нею — другая. И потом все они загорелись, как бриллианты на бархате.
Геррик молча кивнул. Гийом посторонился.
Алиса открыла дверь…
Тих и сказочен долгий петербургский сентябрь, когда после дождей, смывших грязь и пыль, устанавливаются сухие ясные ночи. Гулок осенний камень, озвонченный прохладой, пустынны улицы, светлы трамвайные рельсы под фонарями. Листья на асфальте пожухли и при малейшем движении воздуха издают жестяной шорох. Каналы полны звезд. Их промывает вода такой черноты, что на первый взгляд кажется продолжением ночи. Желты окна в домах, и за каждым из них — будто своя история. Правда, что это за история — неизвестно.
— Спокойнее, — сказал мне Геррик.
— А что?
— Спокойнее…
Видимо, он чувствовал, что я нервничаю.
Мы двигались переулками, изломанной линией выводящими нас к цели. Геррик шел впереди, и его левая рука придерживала эфес Эрринора. Плащ он с собой не взял и потому редкие ночные прохожие, завидев человека с мечом, вздрагивали и переходили на другую сторону улицы. Впрочем, прохожие нам практически не попадались. Далее следовали мы с Алисой, причем Алиса держалась на некотором отдалении от меня, — для того, вероятно, чтобы иметь свободу движений, и посматривала вправо-влево, будто считывая провалы теней в подворотнях. Почему-то ее беспокоили именно подворотни.
Пару раз она мне шепнула:
— Не заслоняй. Я из-за тебя ничего не вижу…
И тогда я неловко замедлял шаги, держась сзади. Я чувствовал себя лишним. Зачем они меня прихватили? При чем тут я, и какая от меня польза?
Шествие замыкал Гийом. Двигался он с какой-то кошачьей грацией, совершенно бесшумно, — то слегка отставая, то догоняя нас вновь, будто переместившись по воздуху, и в отличие от Геррика, держа меч обнаженным. Оборачиваясь, я встречал его взгляд, почему-то в такие мгновения направленный именно мне в спину. Словно я и был тем человеком, которого следовало опасаться.
Мне это было неприятно.
И еще неприятней было то, что у меня нет никакого оружия. И настороженность Геррика, и ощутимое беспокойство Алисы, и кошачьи перемещения Гийома, кружащего вокруг нас словно птица, показывали, что драться нам, скорее всего, придется. Что я буду делать в случае нападения? Как защищаться? Иметь бы, по крайней мере, кинжал. И хотя рассудком я понимал, что кинжал меня не спасет, не умею я орудовать ни мечом, ни кинжалом — пусть уж лучше останется у Алисы, вон, как она ловко распорола басоха — тем не менее, мне было как-то не по себе. Будто я был слишком легко одет на пронизывающем ветру. Я чувствовал себя беззащитным.
И чувство это усилилось, когда, просочившись по переулку, отходящему от Садовой, мы свернули на набережную, залитую сиреневыми фонарями. Равнодушен и тускл был их свет под колпаками из оцинкованного железа, и жестоко они поскрипывали, хотя течения воздуха не было. Подагрической бронзой желтели выхваченные из темноты деревья.
— Не нравится мне здесь, — быстро шепнула Алиса. — Вроде, есть что-то, а что — непонятно…
Она щурилась от нервного напряжения. Лично мне это место тоже почему-то не нравилось. Конечно, с одной стороны нас теперь защищал канал, но тягучая чернота подворотен с другой выглядела как-то очень уж неприятно. Мрачными наледями припечатывала она тротуары. Можно было ступить в нее и провалиться, как в болотную жижу.
Ничего удивительного, что Геррик взял ближе к середине набережной.
От подворотен следовало держаться подальше.
Мы уже почти дошли до моста, когда это случилось. Алиса внезапно остановилась и мелко затрясла головой.
— О, господи!.. — негромко сказала она. Прижала к ушам ладони и несколько раз их вдавила, словно пытаясь прочистить. Лицо стало ее отчаянным. — Нет-нет-нет, не сейчас, великий Хорогр!..
Я даже испугался.
— В чем дело?
— Не слышу, — объяснила Алиса, все так же то отпуская, то прижимая ладони. — Нет эха мира… Как мы пойдем дальше?..
— Но меня-то ты слышишь? — возразил я.
— Тебя слышу. О, господи, но разве же в этом дело? Я не слышу ничего, кроме обычных звуков!.. Тишина — будто весь мир забили ватой!..
— Ну, давай вернемся.
— Нет-нет, возвращаться нельзя! Подожди, не трогай меня сейчас, не надо!.. — Она оторвала руки от головы и повернулась из стороны в сторону, как локатор. Облегченно вздохнула, и складки на лбу разгладились. — Кажется, все… Все-все, я в порядке…
— Надо идти, — хмуровато сказал Геррик, стоявший к нам вполоборота. — Не слышишь, ну — ничего, пока обойдемся — так…
— Это — Тенто, — уверенно заявил Гийом, подтянувшийся сзади. — Больше некому. Я думаю, что он уже где-то здесь.
— Вперед! — коротко приказал Геррик.
Алиса, оттопырив пальцами уши, нацелила их, точно прозванивая пространство, и вдруг, будто выстрелив, метнула вперед руку:
— Оттуда!..
— Койотль!.. — хрипловато сказал Геррик.
Наверное, до конца дней моих я не забуду эту картину. Набережная канала — там, куда показывала Алиса, поворачивала гранитным хребтом, скрываясь за теснящимися домами. Фонари на изгибе ее были почему-то погашены. Зиял туннель мрака с редкими просветами окон. И вот оттуда, из этого угольного туннеля, из мертвящего сквозняка, как мне показалось, потянувшегося по набережной, выскочил на задние лапы безобразный ящер примерно в рост человека, и, подергав туда-сюда бородавчатой мордой, как лягушка, зашлепал по мостовой, стремительно приближаясь.
Я видел это как бы со стороны: бледно-оранжевый круглый живот, выпяченный, точно груша, над ним — маленькие, почти детские лапки с цепкими коготками, выпуклые пластинки панциря — в ртутном свете они казались оливково-гладкими, — шипастый костяной нарост вокруг горла, и — ребристая продолговатая голова с вытаращенными по-жабьи глазами. Я, по-моему, видел молочные пленки, прикрывающие их сверху. Не знаю уж, как мне удалось это все рассмотреть. Даже слизь у раздутых ноздрей поблескивала совершенно отчетливо.
Двигался койотль с невероятным проворством: вот он только что шлепнулся из темноты на дальнем конце набережной, вот, как танк, развернулся, и вот он — уже где-то на середине. А вот — темно-бугорчатая свирепая физиономия совсем рядом. — Фыррр!.. фыррр!.. фыррр!.. — выхрипывала забитая мокротой дыхалка. Жутковатое тинистое зловоние полезло мне в ноздри.
Я закашлялся.
— В сторону, отойди!.. — громовым голосом закричала Алиса.
Я и не подозревал, что она может кричать с таким напором. Меня оглушило, как рыбу, и, кажется, даже отбросило. Я почти ничего не соображал в эти минуты и, по-моему, успел сделать всего один-два шага в направлении тротуара. Ног я не чувствовал, будто шел на резиновых протезах. Кто-то, видимо, подоспевший Гийом, грубовато схватив, дернул меня за шиворот. Я едва-едва сохранил равновесие. А они с Алисой тоже отскочили к ближайшему дому.
Геррик уже стоял с мечом в руках, и по дымящемуся Эрринору стекал лунный отсвет.
Дальнейшее произошло очень быстро. Койотль взвился вверх и шлепнулся на то место, где только что находился его противник. Геррик же за момент до этого переместился метра на полтора. Причем, именно переместился, а не шагнул — как бы туманно размазался по всему интервалу движения. Я заметил даже отслаивающиеся от него силуэты. Клацнули по асфальту когти, громадной метлой шаркнул проехавший хвост, полетели листья — койотль тоже переместился. Взметнулись скрюченные передние лапы, дернулась угловатая морда. Зверь с быстротою молнии ринулся на добычу.
И в это мгновение Геррик сделал выпад мечом.
Они так и застыли некой скульптурной группой — человек, устремленный вперед и вытянувший правую руку; он, казалось, усилием воли удерживал наваливающегося на него ящера, и — койотль, не достающий до него буквально каких-нибудь сантиметров. Я видел мокрые усики, свисающие с изъязвленного подбородка.
Щелкнули треугольные зубы.
— Боже мой!.. — шепотом сказала Алиса.
Она прижималась ко мне всем телом.