Прекратили дымиться обугленные тела.
Только смрад горелого мяса распространялся в гостиной. И отчаянно тикал будильник, показывая четверть двенадцатого.
Зоммер, наконец, выкарабкался из кресла.
— Вы с ума сошли, — тонким голосом сказал он. — Вы рехнулись. Вы чуть меня не убили…
Он сейчас нисколько не походил на бога — рыхлый пожилой обыватель, скомканный потрясением.
Во мне словно умерло что-то.
Дым расползался по комнатам.
— Ладно, — сказал я. — Ладно. Пойдемте отсюда…
— А куда? — спросил Зоммер, отряхиваясь.
— Есть одно место. По-моему, вполне безопасное.
— Это к вашей приятельнице?
— Не хотите — не надо.
И тогда Зоммер стих, — оглянулся, зачем-то ощупал себя от бедер до подбородка, а потом замычал и, как ребенок, неловко переступил через сгоревшее тело…
Семинар был назначен на половину двенадцатого. Я явился в одиннадцать двадцать пять и, войдя в коридорчик, простершийся от конференц-зала до лестницы, был немедленно перехвачен Баггером, который выступил из дверного проема.
Вероятно, он специально меня караулил — взял под локоть и, не давая пройти, завернул в ту часть холла, которая примыкала к буфету.
Крупный мраморный лоб прорезали две морщины.
— Мне надо с вами поговорить…
— Пожалуйста, Томас, — сказал я, незаметно отодвигаясь и пытаясь освободить зажатый пальцами локоть. Мне как-то не нравилось, что он меня держит. — Разумеется. Я — в вашем распоряжении.
— Тогда пройдемте сюда, — сказал Баггер поспешно. И, затолкав меня за поднимающуюся выше роста горку цветов, разместил в закутке, который эти цветы образовывали. Журчала вода в фонтанчике, и сквозь декоративные камни высовывались глаза фиалок. — У меня есть для вас довольно неприятная новость…
Он облизал губы.
— Томас, слушаю вас… — Я тоже начинал волноваться.
Новость заключалась в том, что сегодня утром к Баггеру, который был членом Оргкомитета, неожиданно вперлись два человека в штатском и, предъявив удостоверения Второго бюро, целый час задавали вопросы, касающиеся моего пребывания. Откуда я взялся, каким образом, не получив визы, въехал в страну, посылалось ли мне официальное приглашение на конференцию? Кто меня из участников лично знает и какие у меня были ранее научные достижения? Причем, дело ограничивалось не только этим, их интересовали мои знакомства на конференции: с кем конкретно я последнее время общаюсь и какие при этом веду конкретные разговоры. И не видел ли Баггер, чтобы ко мне приходили какие-нибудь посторонние? Они дали довольно подробное описание Зоммера: то есть, внешность, одежда, полный словесный портрет. И просили, если такой посетитель появится, чтобы Баггер их известил по соответствующему телефону. Баггер, разумеется, отказался. В общем, стороны разошлись при взаимном неудовольствии. Старший в паре даже холодно намекнул, что теперь и у Баггера могут быть определенные неприятности. Тогда Баггер вспылил и послал их к черту. На том и расстались. Представители Второго бюро зашли в номер к Дювалю, а взъерошенный Баггер поспешил, чтобы меня предуведомить.
— Это, конечно, полное безобразие! — нервно сказал он. — Я не знаю уж за кого они вас тут принимают (да и если говорить откровенно, то лично мне все равно), но смешно же искать среди нас наркомафию и террористов. Даже если вы, предположим, (простите меня, ради бога!) Агент КГБ, то и здесь они явно превысили свои полномочия. Конференция, в конце концов, не секретная. Все имеющиеся материалы будут опубликованы.
Баггер пригладил волосы. Было ясно, что он боится скандала, который бы мог разразиться. Член научного семинара — иностранный шпион. Все газеты, конечно бы, ухватились за такое известие. Пострадал бы престиж Конференции и Оргкомитет. Между прочим, сам Баггер в первую очередь.
Вероятно, поэтому он так и расстраивался.
— Заверяю вас, что к КГБ я не имею ни малейшего отношения, — сказал я. — Точно так же, как к наркомафии и к международному терроризму. Я действительно российский ученый, Санкт-Петербургский Технологический институт. Ну а то, что вам не знакомы мои научные публикации, так они, в основном, посвящены смежным вопросам. Я не чистый философ, я, так сказать, прикладник. Однако, это — не преступление…
Баггер, наконец, выпустил из пальцев мой локоть.
— Боже мой, мсье профессор, я, разумеется, верю вам. И не надо мне ваше удостоверение, оно все равно на русском. С визами произошла, конечно, какая-то путаница. Я бы лишь посоветовал обратиться в российское посольство в Париже. Кто их знает, быть может, потребуется юридическая защита… — Важное сенаторское лицо его вдруг на секунду застыло, а затем умильно расплылось, изображая приветствие. Полные яркие губы сложились сердечком. — Рад вас видеть, мадемуазель. Вы, как всегда, ослепительны…
Он неловко посторонился.
— Здравствуйте, здравствуйте, господа, — сказал женский голос. — Вот вы где, оказывается, от нас скрываетесь. Любопытно, какие у вас секреты? Я, надеюсь, не помешала дискуссии? — Тут же теплая гибкая уверенная рука просунулась мне под локоть, и Октавия, словно разъединяя нас, просочилась, представ во всем своем страстном великолепии: черные дикие волосы, как будто взъерошенные самумом, черные, полные вызова, блистающие глаза, черный брючный костюм из плотного бархата. Под костюмом на черной блузке светился в серебряной оправе топаз, а упругие алые губы были чуть-чуть приоткрыты. Она точно была готова к немедленному поцелую. — Что же вы, господа? Между прочим, семинар уже начинается…
Страстный взор ее обратился на Баггера. И почувствовалось в нем какое-то непонятное ожидание. Словно бы она давала ему что-то понять.
Баггер даже смутился.
— Да, конечно, пора идти, — с запинкой сказал он. Отступил и сдержанно поклонился, охватывая нас внимательным взглядом. — Мы вас ждем, господа. Какой вы все же счастливец, мсье Волкофф…
Ему, видимо, не хотелось оставлять нас одних. Тем не менее он вздохнул, показывая, как завидует, — отвернулся и пошел через громадную широту вестибюля. Его ладная внушительная фигура привлекала внимание. В миг прилипли к ней какие-то участники конференции.
Баггер в качестве Оргкомитета был нарасхват.
Его заслонили.
Встрепенувшаяся Октавия еще плотнее взяла меня под руку.
— Где ты пропадаешь? — капризно спросила она. — Почему я не видела тебя сегодня за завтраком? Мне пришлось провести это время с Бернеттами и Дювалем. Боже мой, они меня совершенно измучили!..
Выразительно просияли белки закатившихся глаз.
— Бедная, — сказал я.
Октавия притопнула каблуком.
— Ты не представляешь себе, какое это проклятие: и Дюваль, и Бернетты. Разговаривают они только по своей специальности, более ни о чем. И причем идет сплошной английский язык. «Микрохимия естественных социальных движений»… «Миф как косвенный смысл биологического в человеке»… И так — все время. Это были ужасные полчаса. Ты еще у меня за это поплатишься…
Она быстро подняла горячие губы, и я тут же склонился над ними, почувствовав запах духов. Знакомое гибельное ощущение встрепенулось во мне — с негой темного номера, с дурманным ароматом жасмина. Колыхалась от сквозняка паутинная штора, и шумели за открытым окном парижские улицы.
Это было вчера.
А сегодня тревожащий запах жасмина казался еще сильнее, и еще острее томила неизбежность прощания.
Все уже завершилось.
Октавия отстранилась разочарованно и сказала с упреком и с некоторым негодованием:
— Что-то ты сегодня какой-то отсутствующий, дорогой. Я тебе надоела, тебе вчера что-нибудь не понравилось? Знаешь что, давай поднимемся в номер. Ну их, этих Бернеттов. Пускай без нас обсуждают…
Она медленно, почти незаметно прогнулась и коснулась меня поднявшимися лацканами жакета. Вкус жасмина усилился. Я увидел себя как бы со стороны: озабоченный, хмурый мужчина, непрерывно зачем-то оглядывающийся — в чуть примятом костюме и галстуке, провисшем под горлом.
Зрелище было непривлекательное.
— Разумеется, дорогая, — примирительно сказал я. — Только мне не мешало бы позвонить по одному мелкому делу. Подожди здесь минуточку, я сейчас буду…
На мгновение мне показалось, что Октавия не хочет меня отпускать: мышцы левой руки ее как бы окаменели, враз и очень отчетливо затвердело плечо, пальцы стали вдруг — жесткими, цепкими, деревянными.