Лежавшая на носу Гретхен, подняв лицо с полотенца, тоже отпила «Буша». Гретхен – казначей школьного церковного совета, основательница Клуба по переработке мусора и школьного филиала «Эмнести Интернешнл», а также, если верить надписям в туалете, самая горячая штучка в десятых классах. Высокая, стройная, гибкая, светловолосая, она была словно создана для своих платьев в цветочек от Лоры Эшли и топиков «Эспри». Принцесса Гретхен представляла собой прямую противоположность Эбби – та еле доставала подруге до плеч, очень ярко красилась и носила «химию», будто официантка в забегаловке для дальнобойщиков. Эбби прилагала все усилия, чтобы не задумываться о своей внешности, и, как правило, особенно в такие дни, ей это удавалось.
Понемногу подруги начали зажигать сигареты, открывать пиво и возвращаться в миг, хлопая глазами. Маргарет вынула из сумки черный цилиндр из-под фотопленки и, подняв, чтобы всем было видно, спросила:
– Хотите оторваться как следует?
– Что это? – спросила Эбби.
– Кислота! – ответила Маргарет. Боб Марли из бумбокса внезапно показался совсем невинным.
– Где взяла? – Гретхен заворочалась на полотенце.
– Украла у Райли! – соврала Гли.
В своей огромной семье Маргарет была единственной дочкой. Райли был ее старшим братом, вторым по старшинству среди всех, и знаменитым торчком: когда он не учился в чарльстонской Сокровищнице Знаний, то лежал на реабилитации в Фенвик-Холле, мирном пристанище для богатейших алкоголиков округа. Прославился Райли тем, что в клубе «Уиндджеммер» подсыпал девушкам в напитки вещества и, дождавшись потери сознания, трахал их на заднем сиденье своей машины. Но, когда очередная девушка вдруг пришла в себя, сломала Райли нос и побежала по Оушен-Бульвар с голой грудью, вопя во весь голос, веселью пришел конец. Поскольку Райли происходил из хорошей семьи и у него вся жизнь была впереди, судья посоветовал родителям девушки не возбуждать дело, и в конечном итоге братец Маргарет отделался годовым домашним арестом. Теперь Райли переезжал из одного дома Миддлтонов в другой, из Уодмало в Сибрук, потом в Салливанс-Айленд, потом в центр Чарльстона, чтобы не попадаться папе на глаза. Предполагалось, что он ходит на собрания анонимных алкоголиков, но в основном Райли торговал наркотиками.
В свете всего вышесказанного, Райли был величиной известной – если бы Маргарет и Гли сказали Гретхен правду о том, где взяли кислоту, она никогда бы ее не приняла. А если уж подруги собирались упарываться, то либо они делали это все вместе, либо вообще не делали – так они поступали во всем.
– Не знаю… не хочу закончить, как Сид Барретт, – засомневалась Гретхен. Сид Барретт был первым фронтменом Pink Floyd и в шестидесятых так упарывался кислотой, что в конце концов расплавил себе мозг. Теперь, двадцать лет спустя, он жил у мамы в подвале и собирал почтовые марки. Иногда, когда ему становилось получше, Сиду удавалось доехать на велосипеде до здания почты. Гретхен была уверена: если один раз принять кислоту, то со стопроцентной вероятностью закончишь, как Сид Барретт, и никогда не вернешься к нормальной жизни.
– Брат говорил, что в прошлом году Сид выпустил новый альбом, где все песни были про почтовые марки, – сказала Гли.
– Представь, если то же будет со мной! – воскликнула Гретхен.
– Ты даже марки не собираешь! – Маргарет выпустила очередное облако дыма с драматическим видом. – Тебе даже петь будет не о чем.
– Я приму кислоту, если ты пообещаешь отвезти весь мусор из клуба в центр для переработки! – Гретхен попыталась договориться с Маргарет. В ответ та кинула окурок в ручей:
– На, перерабатывай, хиппарка недоделанная!
– Гли? – Гретхен обернулась к ней.
– Мусорные пакеты протекут, и мне в машину слетятся осы!
Тогда Гретхен выпрямилась, вытянула руки над головой, касаясь пальцами неба, и ответила:
– Спасибо за поддержку! Все, как обычно.
С этим она подняла длинную ногу, сошла с носа, беззвучно упала в воду и не всплыла. Ничего страшного, впрочем, – Гретхен могла задерживать дыхание на сколько угодно, а ледяная вода у дна реки была ей приятна. Как бы Гретхен не желала спасти планету, она никогда не занудствовала насчет этого – за это ее и любили.