— Да. — Мария еще до его прихода решила отвечать односложно, не вдаваясь в подробности. Однако она совершенно не ожидала, что вместо их домашнею врача явится другой, незнакомый ей человек.
Маша вдруг повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза. Она чувствовала, как на нее накатывает приступ упрямства и злокозненности. Ей захотелось шокировать этого человека и посмотреть, как он ответит ей: сбежит или останется?
— Меня вот уже вторую неделю тошнит по утрам, — она сказала с вызовом, сжав губы и в упор уставившись на него.
— Так, — при всей легкости и саркастичности в нем была та особая серьезность, что свойственна врачам при общении с пациентами. — Это интересно.
— Это все, что вы можете мне сказать?
— Пока — да. Может быть, вы хотите еще что-нибудь мне рассказать?
Мария смотрела на него, и выражение ее лица постепенно менялось. Взгляд смягчился, и весь вид ее выразил усталость. Она тяжело вздохнула и отвернулась к окну.
— Да… — медленно произнесла Мария. — Что ходить вокруг да около… Честно говоря, — она говорила медленно, с расстановкой, — я думала, что придет доктор Лежье… Но, пожалуй, так будет лучше… Не вижу смысла в том, чтобы изворачиваться или обманывать кого-либо… Я беременна.
В комнате воцарилось молчание. Маша смотрела в окно, и ей лень было отвести взгляд и посмотреть на собеседника.
— Примерно об этом я и подумал, — неожиданно и спокойно произнес доктор.
Она повернулась к нему и приподняла брови:
— И все?
— А что вы хотели бы услышать? — Дебонне посмотрел на Машу.
— Вас это не шокирует? Ведь я не замужем.
— Ну, насколько мне известно, для того, чтобы забеременеть, вовсе не обязательно быть замужем.
— Любопытно… А как же грех? — спросила она неожиданно и уже с интересом посмотрела на собеседника.
— Грехи — не моя епархия, — усмехнулся Дебонне. — С грехами обращайтесь к священнику, а я врач и весьма далек от этой сферы.
— И что вы посоветуете мне?
— А чего вы хотите сами?
— Не знаю… Я знаю только, что сделала большую глупость… И дело тут не в том, что у меня был любовник. Я не об этом жалею… Я жалею о том, с каким человеком я связалась.
— Но к тому же были причины?
— Да, были. Когда мы жили в Швейцарии, я узнала кое-что о себе и о своей семье… — Она помедлила.
— Не желаете ли рассказать об этом? — неожиданно мягко спросил Дебонне.
— Рассказать… — Она помедлила. — Впрочем, вам уже, наверное, и можно… С год назад, когда мы жили в Базеле, — начала рассказ Маша, — я узнала нечто, что… Что… Не знаю, как и сказать… Я была поражена и… — Она тяжело вздохнула.
Дебонне молчал, боясь прервать ход ее откровенности.
— Случайно я наткнулась на некие бумаги… И вполне была наказана за свое любопытство! — судорожно рассмеялась Маша.
Она поднялась с кушетки и стала ходить по комнате. Дебонне не останавливал ее. Маша продолжила:
— Оказывается, что я вовсе не дочь супругов Хованских. Я дочь совсем других людей, которые, будучи живы, отдали меня на воспитание им как близким друзьям и доверенным людям…
Как все оказалось просто и ясно! Вот она — разгадка особого положения ее родителей! Маша думала об этом многие месяцы с тех пор, как узнала. Она была дочерью императора, который смотрел на нее с недоумением и так же недоуменно задавал какие-то обычные вопросы. Конечно, что она была для него, для своего отца? Чужая, в сущности, девочка, воспитанная чужими же людьми. Кто была ее мать — об этом не упоминалось. Но кто бы она ни была, она оставила ее и, возможно, без сожалений. Она была жива, но никогда не искала с ней встреч. Об этом ясно говорилось в тех бумагах.
Но только всего этого она не станет говорить этому человеку. К чему? Об этом она думала и будет думать еще долго, всю жизнь… Маша продолжила:
— Я, видите ли, незаконнорожденная, это так называется. Хотя настоящие мои родители люди весьма богатые и знатные… Мой отец отнял меня у матери и отдал женщине, которую он «ценил», это он сам написал! — прибавила Маша. — Имя, данное мне, выбрал мой отец — в честь новообретенной родительницы. Я была представлена всем, как родная дочь Хованских, и то же значится по бумагам, но моего настоящего положения не знает никто. Да, Хованский был так любезен и расположен к этому… к другу семьи, — со странным выражением прибавила она, — что удочерил меня. Однако моя предполагаемая мать, хотя и дала обещание любить меня как родную (так написано в бумагах), слова своего не сдержала, и я всегда чувствовала себя чужой здесь. Для меня это открытие стало ударом. Вы и представить себе не можете! Хотя я затрудняюсь объяснить, что так поразило меня. Я вроде бы должна быть даже благодарна своему истинному отцу, ведь он поступил со мной недурно… Не думаю, что моя жизнь, останься я с настоящей матерью, была бы лучше нынешней, — в задумчивости прибавила Маша. — Скорее наоборот. Но благодарности я тогда не почувствовала. Мне захотелось мести. Кому? Не знаю. В результате я отомстила и навредила только себе и никому больше.