– У меня к вам большая просьба, – сказал он вкрадчиво. – А что, если бы вы взяли портрет с собой? Тогда он будет «существовать». Этот портрет, как вы сами сказали, – произведение искусства, и для меня было бы утешением знать, что часть моего прошлого находится в ваших руках, а не похоронена в какой-нибудь кладовой.
Опять Гейдебрег впал в свое леденящее каменное молчание; сердце у Визенера билось так громко, что он опасался, как бы Гейдебрег не услышал.
– Вы питаете ко мне большое доверие, мой друг, – сказал наконец Гейдебрег. Больше он ничего не сказал.
На следующее утро все чемоданы Гейдебрега были упакованы и еще до обеда отправлены на вокзал. Поезд отходил только вечером, но аккуратный и обстоятельный Гейдебрег любил заблаговременно завершать все приготовления.
Праздно сидел он в голубом салоне отеля «Ватто»; комната казалась пустынной, ибо все то личное, что было связано с пребыванием Гейдебрега, уже убрали. Он хотел было выйти, еще разок пройтись по городу Парижу, но потом предпочел, усевшись в одно из маленьких хрупких кресел, ждать. Перебрал в уме разговор, который вел с Визенером перед портретом мадам де Шасефьер. Визенер мог истолковать его ответ и положительно, и отрицательно. А какого истолкования хотелось бы ему, Гейдебрегу?
Он сидел и ждал. Около полудня явился слуга Арсен. По поручению мсье Визенера он доставил футляр с портретом.
Прежде чем отправиться домой, Арсен разрешил себе выпить рюмку виски в баре отеля «Ватто». Он был очень доволен новым поворотом в жизни своего хозяина. Наконец-то мы поступили, как подобает истинному вельможе, каким мы и являемся. Наконец-то мы избавились от этой еврейки.
Гейдебрег между тем уставился своими белесыми, тусклыми глазами на футляр. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не открыть футляр тотчас же. Он решил взять его с собой в купе.
Гейдебрег никому не разрешил провожать себя, кроме Визенера. Оба рано приехали на вокзал. Носильщик внес вещи в купе спального вагона; сначала – футляр с портретом, затем – маленький саквояж. Визенер следил за тем, как носильщик укладывает футляр в сетке. Но ни он, ни Гейдебрег о портрете не сказали ни слова.
Простились сердечно.
– Надеюсь, мы с вами время от времени будем перезваниваться по телефону, – сказал Гейдебрег перед самым отходом поезда.
– А когда мы увидимся? – спросил Визенер.
– После войны, когда мы войдем в Париж, – ответил национал-социалист Гейдебрег, стоя у окна; поезд уже тронулся.
22
Орлеанская Дева
Время было раннее, Визенер еще мог куда угодно направиться, но он поехал домой. Ему хотелось в этот вечер поработать. Он задумал статью об Орлеанской деве, эта мысль давно его занимала. И вот он ходит по кабинету и библиотеке, как делает всегда, когда хочет сосредоточиться. Сегодня, однако, ему не удается собраться с мыслями. Леа, значит, едет в эти минуты в Берлин. Смешно, ведь он не мистик, а вместе с тем, пока портрет висел на стене его библиотеки, ему казалось, что он может с Леа разговаривать. Но он передоверил Леа Бегемоту. Вот теперь он уже настоящий сводник. Это дьявольская сделка. Он некоторым образом продал душу дьяволу.
Визенер представляет себе, как Гейдебрег достает портрет из футляра, как берет его в свои отвратительные, страшные белые руки. Он видит, как Гейдебрег сидит перед портретом в позе статуи египетского фараона, уставив на Леа свои белесые глаза. Визенер видит эту картину четко, до последнего штриха. Фу, до чего гадко. До чего грязно.
Невероятно глупо, но он не может отвести глаз от этого идиотского пятна на опустевшей стене.
Он звонит Арсену, велит принести свой излюбленный белый портвейн. Арсен тоже как будто покосился на пятно и удовлетворенно ухмыльнулся. Вздор. Арсен хорошо воспитан, он этого не позволит себе.
Визенер пил. В зеркальном стекле книжного шкафа он увидел свое лицо. Бог мой, до чего же он стар сегодня. Лицо старой бабы. У кого есть глаза, тот видит, что у него рот и нос истинного комедианта. Обычно он пил умеренно. Сегодня он пил бокал за бокалом, быстро, машинально, без удовольствия. Омерзительно. Портрета нет здесь, но Леа улыбается шире, чем тогда, когда портрет висел на стене: «Разгадан и отвергнут».
Визенер заставляет себя работать. Мало-помалу он втягивается в работу, и ему удается сосредоточиться. Немудрено – тема захватывающая. Рационалистам так же никогда не понять Орлеанской девы, ее сущности и воздействия на окружающих, как не понять им сущности фюрера и его силы воздействия на людей. Противник Орлеанской девы фельдмаршал Тальбо считал ее попросту глупой.