Такой взгляд стал нормой для российского научного сообщества, которое сохраняло и сохраняет ему непоколебимую верность в любых политических условиях: до революции, после революции, сегодня. В 1923 г. известный историк, большевик-меньшевик Н.А. Рожков, буквально возмущаясь тем фактом, что Ломоносов происходил из зажиточных крестьян и по своим политическим взглядам был сторонником самодержавия, вынес ему суровый обвинительный приговор: «Патриот в духе того времени, националист Ломоносов этой цели хотел служить и в своей «Российской истории». Именно из патриотических побуждений он отверг норманскую теорию и сделал варягов славянами» (да при этом еще отрицательно относясь к немцам, занимавшимся русской историей). В 1941 г. Н. Л. Рубинштейн убеждал, что Ломоносов «во имя национальной гордости» восстал не только против монополизации иностранцами российской исторической науки, но и против норманской теории[273].
Тема исключительно патриотической подоплеки выступления Ломоносова против норманизма и его приверженцев в той или иной форме звучала в трудах советских исследователей 50-80-х годов. Тональность этого звучания резко была усилена в наше время. Так, А.Б.Каменский и А.С.Мыльников в 1996-1997 гг. доводили до сведения читателя, что для Ломоносова норманская трактовка русской истории была неприемлема именно «как антипатриотическая» и что научную аргументацию он зачастую заменял «доводами гипертрофированного патриотизма». Тогда же Э.П. Карпеев представлял величайшего нашего гения «пламенным выразителем» «амбициозно-национальной» политики, а Т. А. Володина в 2000-2005 гг. категорично утверждала, что Ломоносов, слишком увлеченный «своим национально-патриотическим чувством», «в патриотической запальчивости... не особенно считался со средствами, доказывая величие российского народа»[274].
В 2007 г. украинский доктор исторических наук Н.Ф. Котляр в своем неприятии современных русских ученых-антинорманистов, изложенном на страницах родственного ему по духу российского издания «Средневековая Русь», дошел до приснопамятных по 1930-1950-м гг. формулировок, клеймя их как «средневековых обскурантов», «квасных» и «охотнорядческих патриотов», не способных «на какую бы то ни было научную мысль»[275] (такая ненависть к оппонентам совершенно чужда науке и может исходить только от людей, страдающих какими-то очень серьезными комплексами и расстройствами).
Эта часть наших соотечественников будет противиться достижению прогресса в варяго-русском вопросе и потому, что, как сказал А. А. Куник в 1878 г. в адрес норманской теории, «трудно искоренять исторические догмы, коль скоро они перешли по наследству от одного поколения к другому». К тому же она, привыкнув к такому упрощенному взгляду на свое прошлое, более сложную его картину просто не в силах принять, т. к. это выше ее возможностей. Наконец, она будет придерживаться норманизма еще по той причине, что его исповедует и будет, конечно, исповедовать, если процитировать Д. И. Иловайского, «большинство шведских, финских, норвежских, датских ученых».
Но последними, все так же тешащими, как и представители шведской донаучной историографии XVII в., свое коллективное национальное самосознание и свою коллективную национальную гордыню ложной мыслью, что русские варяги - это норманны, т. е. действующими - осознанно и неосознанно - под воздействием именно «национального фанатизма», или утверждающими данную мысль в силу неприкрытых антирусских настроений, западноевропейская наука, к счастью, не исчерпывается. И в ее рядах раздаются голоса специалистов, например, Франции и Германии Р. Буае и Р. Зимека, требующих избавить эпоху викингов от мифов, вышибающих, по их словам, «почву из-под ног историка»[276].
Несомненно, что совместными усилиями ничем и никем незаангажированных исследователей разных стран, в первую очередь, разумеется, историков, руководствующихся подлинными источниками, а не контрафактной продукцией, это рано или поздно удастся сделать. Так что прощай, норманизм!
Примечания:
134. Мошин В.А. Варяго-русский вопрос. С. 111.
135. Петрей П. Указ. соч. С. 90-91; Rudbeck О. Op. cit. Т. III. P. 184-185
136. Muller G.F. Nachricht von einem alten Manuscript der russischen Geschichte des Abtes Theodosii von Kiow // Sammlung rassischer Geschichte. Bd. I. Stud. I. - SPb., 1732. S. 4, anm. *.
137. Bayer G.S. Op. cit. P. 276-282, 288-291, 295-304, 309-311; Байер Г.З. Указ. соч. С. 344-348, 350-351, 353-359, 361-362.
138. Татищев В.Н. История Российская с самых древнейших времен. Т. I. - М., Л., 1962. С. 90, 93, 201, 221, 225, примеч. 25 на с. 227, примеч. 30 и 31 на с. 228, примеч. 39 на с. 229, примеч. 61 на с. 231, примеч. 73 на с. 232, примеч. 3 на с. 307, примеч. 11 на с. 308, и др.; Байер Г.З. Указ. соч. Примеч. 3 на с. 363, примеч. И на с. 364.
139. Миллер Г.Ф. О происхождении имени и народа российского // Фомин В.В. Ломоносов. С. 370, 374, 377-379, 386-387.
140. Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 10. - М., Л., 1957. С. 233, 287-288, 551-552; его же. Замечания на диссертацию... С. 399-402, 406-411, 413-414, 420-422, 425, 434-440; Фомин В.В. Ломоносов. С. 183.
141. Билярский П.С. Материалы для биографии Ломоносова. - СПб., 1865. С. 763; Пештич СЛ. Русская историография XVIII века. Ч. II. - Л., 1965. С. 229.
142. Билярский П.С. Указ. соч. С. 755; Лавровский П.А. О Ломоносове по новым материалам. - Харьков, 1865. С. 161— 163; Пекарский П.П. История императорской Академии наук в Петербурге. Т. II. - СПб., 1873. С. 144-145, 247.
143. Тредиаковский В.К. Три рассуждения о трех главнейших древностях российских. - СПб., 1773. С. 48-53, 199, 205, 224-225, примеч. 2 на с. 200.
144. Ломоносов М.В. Замечания на диссертацию... С. 432; Миллер Г.Ф. Краткое известие о начале Новагорода и о происхождении российского народа, о новгородских князьях и знатнейших онаго города случаях // Сочинения и переводы к пользе и увеселению служащие. Ч. 2. Июль. - СПб., 1761. С. 9.
145. Предисловие // Библиотека российская историческая. - СПб., 1767. С. 24.
146. Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шлецера, им самим описанная. - СПб., 1875. С. 321-322; Винтер Э. Неизвестные материалы о А.Л. Шлецере // «Исторический архив», 1960, № 6. С. 188.
147. Эмин Ф. Российская история. Т. I. - СПб., 1767. С. 35-37, примеч. а на с. 4, примеч. а на с. 65, примеч. а на с. 124, примеч. а на с. 128, примеч. а на с. 130, примеч. б на с. 137, примеч. а на с. 203, и др.
148. Schlozer A.L. Probe russischer Annalen. - Bremen, Gottingen, 1768. S. 29-36, 39, 48-52, 66-69, 73-74, 79-89, 112-113, 132,134,139,145-160,167,170,188, 213, 232-234, anm. 22 на s. 18, anm. 4 на s. 53. Автор искренне благодарит А.А.Григорова за перевод этой книги.
149. Ломоносов М.В. Замечания на диссертацию... С. 405, 408-409, 410, 430-431, 436; РГАДА. Ф. 199. On. 1. 48. № 2. Л. 26-26об., 35об.; Миллер Г.Ф. О народах издревле в России обитавших. - СПб., 1788. С. 84-89,93,95,98,100-101, 104, 107-111, 118-121, 123-130; Пештич СЛ. Русская историография XVIII века. С. 228.
150. Миллер Г.Ф. История императорской Академии наук в Санкт-Петербурге // Его же. Избранные труды. - М., 2006.
С. 512-513, 515; Болтин И.Н. Критические примечания на первый том истории князя Щербатова. Т. I. - СПб., 1793. С. 119-120, 158.
151. Русские историки XVIII в., вопреки словам Шлецера, знали иностранные языки. Так, Татищев знал латынь, древнегреческий, немецкий, польский, был знаком с тюркскими, угро-финскими и романскими языками (Кузьмин А.Г. Татищев. - М., 1981. С. 337). Ломоносов прекрасно владел древнегреческим, латинским, немецким, французским, а также, как он сам отмечал, «сверх сего довольно знает все провинциальные диалекты здешней империи... разумея притом польский и другие с российским сродные языки». А в его «Российской грамматике» приведены примеры из латинского, греческого, немецкого (и древненемецкого), французского, английского, итальянского, не уточненных азиатских, абиссинского, китайского, еврейского, турецкого, персидского, из иероглифического письма древних египтян (Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 7. - М., Л., 1952. С. 400-401, 404-405, 408, 411-417, 424, 509, 850, 866; там же. Т. 9. - М., Л., 1955. С. 415, 429).