В 1864 г. В. И. Ламанский негативное отношение к Ломоносову со стороны немецких ученых, работавших в Академии наук в разное время, объяснял недостатком общего характера немецкой образованности и национальной предубежденностью немцев. И отвергнул мнение Куника, что Ломоносов в понимании истории России стоял ниже не только Миллера и Шлецера, но и своих русских современников, и потому только умам пристрастным и ограниченным может казаться «каким-то великим человеком, трагическим героем». Миллер, по словам Ламанского, действительно оказал «русской науке услуги великие», но «не отличался ни особыми дарованиями, ни чистою, бескорыстною привязанностью к нашему народу», и что Шлецер, хотя «своими дарованиями и ученостью далеко превосходил Миллера, но он вовсе не знал России... и в самой Германии, гордой своим патриотизмом, никто не называет его человеком великим и гениальным, за исключением разве его сына»[233].
На следующий год П. А. Лавровский акцентировал внимание на том, что до Ломоносова не было труда, обнимавшего бы в общих чертах историю России, и что он в стремлении написать сочинение, на которое не были способны иностранцы, «вооружился всеми источниками, какие только могли находиться у него под руками», причем тогда еще не было переводов большинства приводимых им греческих и латинских авторов. Исследователь также отметил, что, во-первых, современная наука многое повторяет, в том числе и в варяжском вопросе, из Ломоносова, хотя и забывает при этом о нем, во-вторых, «русские привыкли судить о своих и великих людях по отзывам Запада», в-третьих, «некоторые из русских немцев выбивались из сил, чтобы унизить и сдавить гениального туземца»[234].
В 1869 г. востоковед Д. А. Хвольсон, указывая, что арабы именуют Черное море Русским и что по нему ходят исключительно суда русов, заключил: «Из этого видно, что руссы, по крайней мере во второй половине IX века уже жили около Черного моря; противное этому мнение гг. Погодина и Куника поэтому не имеет никакого весу». Отметил он также и то, что Круг считал русов арабских писателей «непременно норманнами». В 1870 г. другой востоковед А. Я. Гаркави напомнил, что известие ал-Йа'куби ошибочно «поспешили» задействовать норманисты Х.М.Френ, П.С.Савельев, О.И.Сенковский, И. Ф. Круг, А.А.Куник и Ф.Крузе «для подкрепления своей партии» (Френ преподнес читателям показания ал-Йа'куби в качестве «Ein neuer Beleg, dass die Griinder des Russischen Staates Nordmanen waren», ставшего кричащим названием его статьи).
Ведя речь о русах Ибн Фадлана, исследователь отметил, что Круг попытался отыскать параллельные черты в этих русах и в норманнах по скандинавским сагам. Но, как резюмировал Гаркави, указывая на ненаучность подобных сравнений, «не надобно быть пристрастным в этом вопросе, чтоб сказать, что весь комментарий этот имеет для решения нашего вопроса весьма мало значения. В самом деле, можно ли иначе смотреть на старательно доказанное, что скандинавы были высокого роста, имели мечи и секиры, любили горячие напитки и т. д. как на черты времени? Такие черты, без сомнения, были общи всем народам северной Европы, будь они скандинавского, славянского, даже финского происхождения» (к сказанному он добавил, что датский ориенталист И. Л. Рассмуссен в 1825 г. до Круга «защищал эту тему и во многом сходился с последним»)[235].
Д.И. Иловайский в 1871-1872 гг. говорил, что «не вдруг, не под влиянием какого-либо увлечения, мы пришли к отрицанию» системы скандинавской школы, а только «убедившись в ее полной несостоятельности», в наличии «в ней натяжек и противоречий», в ее искусственном построении, и что эта школа господствовала благодаря «своей наружной стройности, своему положительному тону и относительному единству своих защитников», в то время как ее противники выступали разрозненно. Норманская теория, по его заключению, «до сих пор продолжает причинять вред науке русской истории, а, следовательно, и нашему самопознанию», и что благодаря ей «в нашей историографии установился очень легкий способ относиться к своей старине, к своему началу» (открыт «небывалый норманский период» в нашей истории, и «чуть ли не все основные явления нашей государственной жизни объявляются» скандинавскими).
Тогда же Иловайский обратил внимание на появление у норманизма мощного союзника, с особой силой воздействующего на сознание ученых, но при этом действующего не самостоятельно, а под влиянием известных умонастроений: «Наша археологическая наука, положась на выводы историков норманистов, шла доселе тем же ложным путем при объяснении многих древностей. Если некоторые предметы, отрытые в русской почве, походят на предметы, найденные в Дании или Швеции, то для наших памятников объяснение уже готово: это норманское влияние». Решительно выступая против норманской теории, ученый вместе с тем признал: ее сторонники «оказали столько заслуг науке российской истории, что, и помимо вопроса о призвании варягов, они сохранят свои права на глубокое уважение».