И.АХайновский также заострил внимание присутствующих на «названиях рек: Рось, Ростовица, Россата в Киевской губернии». Вступивший в дискуссию В.З. Завитневич напомнил «замечание Розенкампфа, что название финнами шведов «руотси» впервые засвидетельствовано в шведских законах XIII в.». Показательно, что византинист Ф.И.Успенский, будучи норманистом, не остался в стороне от этого очень важного разговора и, как им было сказано, «видел признак ослабления норманской теории в том, что она давно уже не может привести ни одного нового положения в свою защиту» и что мы «должны теперь на юге искать значения имени «Русь», а от севера должны уйти»[270].
К сожалению, такой научной остротой зрения и такой научной принципиальностью, которой отличался Ф. И. Успенский, могли похвастаться очень немногие деятели нашей науки, с гимназической скамьи, если вспомнить слова И.Е.Забелина, заучившие наизусть «истину» о норманской природе варягов и варяжской руси «как непогрешимый догмат». И даже не взвесив его на весах исторической критики, но только поверив на слово своим именитым предшественникам, да при этом еще очень стараясь соответствовать облику европейского ученого, а также пользуясь своим численным превосходством над оппонентами и официальным статусом норманской теории, смогли навязать этот догмат подавляющему большинству своих сограждан. Причем смогли навязать без больших усилий, т. к. элита нашего общества, в том числе интеллектуальная, в своей массе всегда демонстрировала удивительную готовность принять этот догмат за истину. Показательный тому пример: в 2007 году князь Ю. А. Оболенский, являясь потомком Рюрика в 33 колене, «был не на шутку встревожен, когда узнал (из данных анализа собственного ДНК. - В.Ф.), что его род по мужской линии восходит к некому славянскому предку. Князь ожидал другого: он - сторонник норманской теории - был уверен, что, как и полагается Рюриковичу, происходит от этого легендарного скандинава»[271].
И эта сказка для взрослых о «легендарном скандинаве» жива потому, что, как верно заметила Н. Н. Ильина, «психологической основой норманского учения, то есть учения, которое отводит германскому племени руководящую роль в древний период русской истории, служит недоверие русского общества к самому себе, сомнение в своих способностях устраивать жизнь своей страны». И «такого рода сомнение, - резюмировала исследовательница, - присущее доныне многим русским людям, связано в русской душе с подорванным чувством национального духовного достоинства», и что «сломленность национального духовного достоинства у части русского общества была, очевидно, проявлением его большей или меньшей слепоты к самобытным духовным силам в древней народной жизни и к действенности этих самобытных сил в собственной душевной глубине»[272].
Сейчас эта слепота проходит, и норманизм отойдет в прошлое нашей науки. Но этот процесс не будет ни простым, ни коротким, ибо ему будет агрессивно противиться та весьма влиятельная часть российского научного мира, которая, отмечал И.Е.Забелин, одержима «немецкими мнениями о норманстве руси» и знающая «в средневековой истории одних только германцев». При этом обвиняя оппонентов во всех тяжких и, прежде всего, - а тут гадать нечего! - в «ультрапатриотизме» и национализме, да еще пугая тем власть одновременно выставляя ее пособником таких настроений) и, само собой разумеется, мировое сообщество, представляя ему антинорманистов в качестве комплексующих «великодержавных шовинистов», ненавидящих шведов, немцев и далее по списку. А уж когда им совсем станет горячо, то, можно нисколько не сомневаться, поднимут визгливую кампанию по поводу притеснения в России «научных» норманистов по национальному признаку. И этим приемом они чрезвычайно ловко пользуются уже несколько столетий. Как говорил в начале XIX в. его «родитель» А. Л. Шлецер, «русский Ломоносов был отъявленный ненавистник, даже преследователь всех нерусских». В 1876 г. В. Томсен увидел в действиях русских ученых, не согласных с норманской теорией, «национальный фанатизм» (в подобном тоне можно вести разговор о представителях любой национальной историографии, не принимающих суждения о своей истории в силу их несоответствия источникам и явной нелепости).
Такой взгляд стал нормой для российского научного сообщества, которое сохраняло и сохраняет ему непоколебимую верность в любых политических условиях: до революции, после революции, сегодня. В 1923 г. известный историк, большевик-меньшевик Н.А. Рожков, буквально возмущаясь тем фактом, что Ломоносов происходил из зажиточных крестьян и по своим политическим взглядам был сторонником самодержавия, вынес ему суровый обвинительный приговор: «Патриот в духе того времени, националист Ломоносов этой цели хотел служить и в своей «Российской истории». Именно из патриотических побуждений он отверг норманскую теорию и сделал варягов славянами» (да при этом еще отрицательно относясь к немцам, занимавшимся русской историей). В 1941 г. Н. Л. Рубинштейн убеждал, что Ломоносов «во имя национальной гордости» восстал не только против монополизации иностранцами российской исторической науки, но и против норманской теории[273].