Ну вот и кончилась сладкая жизнь. И полугода не продержался. А как хорошо все начиналось! В кои-то веки он стал уважаемым человеком – смотрителем торга. Теперь его в городе знала каждая собака. А все, кто еще вчера Ефимкой кликал, выражали свое почтение Ефимию Петровичу кланяясь, а то и шапку снимая. Ну, конечно, кроме этих зловредных баб – рыбных торговок. Накаркали, язвы! Ефим аж сплюнул от досады. Теперь злорадствуют, небось, маракуши.
А иноземец – тоже хорош гусь. Надо же удумать такое? Пожаловаться правителю на слишком высокую стоимость места на торге. Конечно, Ефим завысил цену ровно вдвое. Так и товар у иноземца сплошь дорогой: золоченые чернильницы, украшенные самоцветами, зеркала в серебряных рамах, пуговицы и пряжки с впаянными золотыми нитями, вышитые жемчугом поясные сумки и прочее. Чай не обеднел бы.
Домиар немедленно смекнул насколько обманывает его Ефим против негласно разрешенных 10% сверху от цены места на торге и рассвирепел. Домой к Ефиму уже поздно вечером явились служители правителя. Да Ефим услыхал их кованые железом сапоги еще издали и утек через чердачное окно да по соседским крышам, как был босиком. Впотьмах откопал под мостками у мельницы заветный мешочек с монетами, на такой вот черный день давно припрятанный, да и подался садами и огородами, минуя хорошо освещенные городские улицы, на окраину города к золотарям.
Памятуя о позорной судьбе своего предшественника, Ефим не был бы сам собой, если бы заранее не позаботился о пути возможного бегства. По давно заведенному порядку работали золотари по ночам, вывозя бочки со зловонным содержимым за город под утро. В такой вот бочке, заполненной лишь на 2/3 и выехал из города Ефим, сидя по шею в нечистотах и задыхаясь от чудовищной вони, но оставаясь невидимым для бдительной городской стражи. За городом беглый смотритель рынка и корыстный золотарь расстались вполне довольные друг другом: золотарь – горстью блестящих монет, Ефим – тем, что выбрался из города живым, подальше от гнева всесильного правителя.
Все утро он просидел в речке, безуспешно пытаясь смыть с себя едкий запашок. Рубаха его уже сушилась, растянутая на прибрежных кустах. Живой то он живой. А вот что делать дальше? Вся жизнь псу под хвост. Снова у него ни кола, ни двора. И девки снова любить не будут. А он только приохотился к одной сдобной бабенке похаживать. Принимали его ласково, особенно с подарочками. Может, и женился бы. Эх, беда! Разве такой проныра, как Ефим, мог не провороваться? Конечно, нет. И Домиар прекрасно об этом знал. Они друг друга отлично понимали, ведь одного поля ягоды. Только правитель пожестче, а Ефим поизворотливее.
Неясный гул и грохот заставили Ефима поднять голову, вытаращить от ужаса глаза и, бросив злосчастные штаны, бежать в сторону берега. Благо, до него было всего несколько шагов. Стена грязно-бурой воды, гоня перед собой волну сжатого воздуха, пронеслась мимо ошеломленного мужика, расплескиваясь из русла, слизывая, как корова языком, все, до чего могла дотянуться на берегу: кусты, деревья, нерасторопных овец на водопое. Мимо него проплыла вывороченная с корнем сосна, по стволу которой носилась обезумевшая белка, туша коровы и фермерская телега колесами вверх. Почти высохшая рубаха Ефима уплыла вместе с кустами, на которых она и сушилась.
Положение было критическим. Теперь прикрыться можно было разве что лопухом.
Смертоносная волна, между тем, продолжила свой бег, достигнув города. Игравшие на мелководье дети с визгом бросились врассыпную, но выбраться на спасительный берег успели не все. Прачки, стиравшие белье на обширных мостках у мельницы, оказались проворнее. Большие плетеные корзины с бельем оседлали волну, словно лошадь, и подпрыгивали вверх-вниз, пока не затонули под тяжестью мокрого белья. Обломки мостков продержались на плаву дольше.
Мельница устояла. Волна ударилась о нее, будто о волнолом и, выплеснувшись на берег, тихонько стекла обратно в русло, не солоно хлебавши. Старый мост выдержал, а у нового вода сорвала полотнище, сковырнув в воду телегу с арбузами, проезжавшую по мосту в тот момент. Арбузный водопад обрушился в реку. Полосато-зеленые шары шустро повыныривали и унеслись, подхваченные течением, в море. Вознице повезло меньше. Его бездыханное тело, ворочая по каменному дну, вода тоже утащила с собой.
Паника прокатывалась по городу по мере прохождения волны: визжали бабы, кричали дети, прохожие опрометью бежали с мостов и набережных. Натворив немало бед, мутный поток влился в море, взбаламутив изумрудно-прозрачную воду бухты и принеся с собой кучи мусора и тела погибших. И исчез, словно по волшебству, поглощенный невозмутимым спокойствием морских вод. Вода в реке вновь почти полностью иссякла. Когда через положенное время тела всплыли, удалось выловить в бухте полтора десятка погибших горожан. Ещё десяток человек пропали бесследно, пойдя на корм крабам. Погибшим сочли и Ефима.