Устав ломать голову над неразрешимыми вопросами, Балаш взял топор и отправился помогать готовить погребальные костры. На пару с Умилой они валили деревья, и, надо признать, топором она орудовала гораздо лучше, чем он. На вечерней заре повалил столбом в небо дым двух погребальных костров: отдельных для жителей города и чужеземцев. Оказалось, что покойников своих островитяне провожали так же – сжигая на кострах и устраивая поминки.
Верование чужеземцев было очень занятно и вызывало живейший интерес у юноши. Каждый день на восходе и закате они усаживались на землю лицом в сторону солнца и, сложив руки на груди, бормотали что-то на своем языке. Потом делали руками жест, будто умывают лицо водой. На этом поклонение неизвестному Богу заканчивалось, по крайней мере та его часть, которую можно было видеть не единоверцам. Балаша искренне удивляло такое истовое соблюдение традиций. Неужели Бог накажет их, если они не будут стоять на коленях два раза в день? Как он об этом узнает? Кто он вообще такой? Где живет? Почему люди решили слушать именно его, а не какого-нибудь другого Бога? А какие еще есть Боги и каковы они? Сколько раз нужно упасть ниц, чтобы Бог выполнил твою просьбу? Ответов на такие, казалось бы, простые вопросы получить он не смог. Более того, люди из свиты Гимруза в ужасе шарахались от них, как от стаи бешеных собак, будто юноша хотел узнать что-то неприличное. Но разве можно разобраться, не задавая вопросов? В конце концов, Балаш обратился с ними к самому Гимрузу, искренний, оглушительный хохот которого никакой ясности тоже не добавил.
Жителей полуострова, в отличии от чужестранцев, Боги и вовсе не беспокоили. Они не мешали людям жить, да и вообще редко попадались на глаза. Под Богами Балаш имел в виду нескольких деревянных истуканов, прозябающих на окраине города в яблоневом саду. Их поставили здесь вскоре после изгнания люди, принесшие Богов из своих земель в сердцах. Но, наверное, уж слишком далеко были эти земли, и тамошние Боги не могли дотянуться до полуострова. С тех пор идолы прятались в тени деревьев, мокли под дождем, поджаривали на солнце свои старые скрипящие бока. Но вреда никому не причиняли. Иногда их потрескавшиеся головы украшали цветочными венками, а беззубые рты мазали свежей кровью, медом или молоком немногочисленные почитатели. Все прочие жители города обходились здравым смыслом и человечностью, кому сколько было отмерено.
Сжигание же покойников было необходимостью. Полуостров был не так, чтобы очень велик, и, если закапывать мертвецов в землю, то земля рано или поздно кончится. А выпить вина за помин? Так кому от этого плохо? Покойнику уж точно нет.
Люди у поминального костра были уже изрядно пьяны. Настолько, что некоторые позабыли и печальный повод, собравший их здесь и неуместный громкий смех раздавался тут и там. Чаши с вином исправно ходили по кругу. Балаш тоже быстро захмелел. Азар то и дело дружески обнимал Гимруза, похлопывал его по плечу. Эти двое были словно два сапога пара. Казалось, совместная удачная охота сплотила мужчин и между ними царит полное взаимопонимание, но лишь до того мгновения, когда блеснувший в свете костра хорошо знакомый Балашу кинжал Азара, не вонзился в грудь чужеземца.
Охнула Умила, уронил чашу с вином Балаш, спокойно продолжала щипать кисть винограда прекрасная Кениша. Враз посерьезневший Азар медленно вынул окровавленный кинжал из груди изумленного Гимруза, глядя ему в глаза, и вытер его об одежду завалившегося на бок чужестранца. В лагере тут и там раздались крики раненых и умирающих людей из его свиты, которых перебили, как овец на бойне, по приказу Азара. Всех кроме двух: белобородого старца, сведущего в изготовлении взрывчатого порошка, и переводчика. В ожидании смерти старик мерно перебирал бусины на шнурке. Но Азар распорядился иначе. Он оказался вовсе не так пьян, как казалось ранее. Убедившись, что мертвы все, кому должно, он приказал сжечь тела на начавшем было угасать погребальном костре. Кениша брезгливо сморщила носик. Запах паленого мяса изрядно надоел ей за сегодняшний вечер: он уже пропитал и ее одежду, и волосы. Поскольку ничего интересного сегодня больше не предвиделось, то девушка ушла спать.