Уле, наверняка, тоже приходилось нелегко. Они расстались еще прошлым летом у Радужных гор и разошлись в разные стороны, чтобы собрать как можно больше йоргов на сход в первое полнолуние после первой весенней соловьиной трели. Местом встречи было озеро у подножия Радужных гор, то самое, где Урум нашел остатки человеческого поселения. Обойдя огромную территорию, молодой йорг уже направлялся обратно, чтобы поспеть к назначенному сроку.
На памяти Урума всеобщий сход йоргов не назначался еще никогда. Насколько он знал, последний случился еще в те давние времена, когда решено было изгнать людей. Тогда это было совместным решением старейших и мудрейших из йоргов. Урум хорошо понимал, насколько незначителен его авторитет среди сородичей и сколь по-юношески самонадеянным выглядит его единоличное решение, но бездействовать не мог. Люди опасны, очень опасны. А его сородичи слишком беспечны и разобщены, чтобы противостоять им.
Ула уже ждала его. Обойдя всех, кого было намечено, она вернулась к озеру несколько дней назад. Молодые йорги долго стояли, соприкоснувшись носами и вдыхая запах друг друга. Как же он, оказывается, соскучился по ней! Потребность постоянно видеть, слышать и вдыхать аромат Улы становилась все сильнее. И если бы не дело, которое занимало все его помыслы, возможно, они бы уже образовали пару. Урум был бесконечно признателен ей за терпение и помощь.
Затея молодого йорга вызвала переполох. И любопытство, что было важнее. Ведь на памяти живущих всеобщий сход не объявляли ни разу. Поэтому пришли почти все, кого удалось оповестить за несколько месяцев странствий и даже более того. Количество пришедших обнадеживало Урума и заставляло дрожать от обуревавшего волнения.
Первая предрассветная соловьиная трель послужила сигналом к началу. Йорги расселись широким кругом на поляне и ненадолго погрузились в безмолвие, закрыв глаза. Атмосфера спокойствия и благожелательности окутала всех присутствующих, словно утренний туман, напряжение, нервозность и нетерпение притупились и растаяли, как тонкий ледок на солнце. Теперь можно было и поговорить. Все взоры обратились к Уруму.
И он снова говорил: о том, как люди разрушают скалы, об их коварстве и изобретательности, о своем пленении, об опасности, которую представляют люди для них и для всех живущих. Говорил и чувствовал, как его слова разбиваются о стену ледяного спокойствия и равнодушия. Говорил и почти ненавидел своих сородичей за их косность, непробиваемость и неспособность осознать произошедшие в мире изменения. Пусть во времена изгнания люди были жалкими, презренными созданиями, но они изменились, а его соплеменники нет. Йорги застыли во времени, будто каменные изваяния и поплатятся за это. Говорил и понимал, что его слушают, но не слышат, не хотят слышать.
«Все Вы слышали мой рассказ о встречах с людьми не первый раз. И у Вас было время обдумать мои слова. Поймите, люди живут, словно червяки в яблоке,» – прибег к красочному сравнению Урум. – «Они жрут, испражняются и ползут все дальше. И не остановятся, пока не пожрут все яблоко. Спасения не будет ни для кого, как бы далеко от червяка Вы не находились сейчас.»
Никто, кроме него ещё не сказал и слова, а Урум уже понимал, что проиграл, безнадежно проиграл. В отчаянии молодой йорг закрыл лицо руками. Старики, которые из уважения к их возрасту и мудрости, должны были высказаться первыми, долго молчали, переглядываясь.
«Нума,» – обратился, наконец, один из седобородых к стражу Радужных гор. – «Ты живешь на границе с людьми уже десять лет?»
«Да, старейший,» – ответила та.
«Часто ли люди забредают в горы?» – продолжил вопрошать он.
«Я не видела их ни разу, только издали, в предгорьях,» – немного помедлив ответила она, бросив сочувствующий взгляд на Урума.
Тот закрыл глаза. Нума сказала правду. Но эта правда рушила все сказанное им, словно каменный обвал. Над поляной вновь повисло долгое молчание.
«Возможно, кто-то ещё сталкивался с людьми за последние годы?» – вопросил другой старейшина.
Йорги, сидящие кружком на поляне, дружно отрицательно замотали головами.
Неспешная беседа продолжалась до вечерней зари: вспоминали былое, горевали об ушедших, радовались встрече после долгой разлуки и только к вечеру вернулись к главному.
«Юный Урум,» – после продолжительного раздумья начал один из старейшин. – «Мы благодарны тебе за то, что ты печешься о благополучии соплеменников. Но твоя юношеская горячность и отсутствие жизненного опыта ещё не позволяют тебе верно оценивать опасности.»