Вот какие-то смельчаки раздули угли в костре и, подпалив несколько смолистых ветвей, бросились вслед за чудовищами. Они бросались горящими ветками, норовя попасть в причудливо вытянутые морды и надеясь напугать гигантов. Наивные! Любое другое животное можно напугать огнем, но этих – лишь разозлить. Что и произошло. Одно из чудищ развернулось и мотнуло своими странными, росшими вниз рогами, из стороны в сторону. Смельчаки с криками ужаса были отброшены далеко в стороны и если не погибли, то, наверняка, переломали все кости.
Вот уже целая толпа служивых, под предводительством яростно подгоняющего их и бешено орущего Домиара, держась на некотором расстоянии позади гигантов, стала закидывать их стрелами и копьями. Да разве ж убьешь такого монстра стрелой? Опять же – только разозлишь. Однако, чем больше стрел торчало из мохнатых задов чудовищ, тем страшнее они трубили и ревели. В какой-то момент, это Гром видел совершенно отчетливо, йорги, оседлавшие гигантов, переглянулись и, кивнув друг другу, погнали своих скакунов прочь из лагеря так быстро, как могли. Их не преследовали.
По пути один из них опрокинул шатер иноземной владычицы Мизы, задев ногой туго натянутые веревки, протянутые к вбитым в землю колышкам. Тяжелый шатер осел, накрыв всех находящихся внутри и приглушив немедленно начавшиеся истошные женские крики. И тут Гром заметил нечто странное. Хотя странно-страшного за последние четверть часа (всего то) произошло немерено, эта непонятность выбивалась из общего ряда. Когда шатер неожиданно накренился набок и упал, позади него оказался иноземный повар. Гром мог бы поклясться, что в руке у него блеснул кинжал. Дальше повар повел себя совсем уж непонятно – вместо того, чтобы вытаскивать свою госпожу и вопящих служанок из-под шатра, он быстро отступил назад и скрылся среди деревьев. Что он вообще делал позади шатра с кинжалом в руке? Почему убежал? Служивый даже дернулся было в сторону обидчика, да осторожность снова взяла вверх.
Последствия бойни были ужасающими. Истаявший с первыми лучами солнца туман дал возможность обозреть весь лагерь. Полсотни растоптанных тел кровавыми ошметками отмечали путь мамонтов. И им еще повезло. Они умерли страшно, но быстро. Куда хуже приходилось умирающим, они кончались в страшных мучениях с раздавленными ногами, переломанными хребтами, треснувшими, как спелые орехи, головами. Страшные крики превращались в стоны и угасали, когда жизнь покидала их вслед за вытекающей кровью. Тех, кто сметенный бивнями гигантов, сломал всего лишь ребра или руки и вовсе поначалу не считали. Лошади разбежались в разные стороны, будто тараканы, что прыскают прочь в темноту, когда зажигаешь ночью свечу.
Домиар был в бешенстве. Он рвал и метал, готовый убить любого, кто скажет слово поперек. Разослав в разные стороны отряды на поиски лошадей, покуда те в ужасе не унеслись на край света и выставив запоздалые караулы, по большей части в сторону степи, Домиар отправился проверить не пострадала ли его старая новая любовница.
Миза была совершенно цела и даже абсолютно спокойна. Выбравшись из-под шатра, она была занята тем, что щедро раздавала оплеухи продолжающим вопить и стенать служанкам. Успокоив глупых женщин таким нехитрым способом, Миза отправила весь этот курятник заботиться о раненых.
«Перестаньте кудахтать и будьте полезны,» – сурово напутствовала она их вслед.
«Воистину, поразительная женщина! Какое хладнокровие и выдержка,» – невольно восхитился Домиар.
Возобновление отношений с Мизой, на которое он пошел скорее в поисках союзника, нежели любовных утех, нравилось ему все больше. Так уж Домиар был устроен – не делать ничего по велению души, а искать во всем какую-то выгоду. И там, где он её находил, там ему было комфортно и уютно. А взаимоотношения с Мизой сулили сплошные выгоды. Она была владычицей острова (сестры не в счет), имела в своем распоряжении запасы драгоценного пороха и людей, умеющих сделать ещё, была рациональна и здравомысляща (никаких слез, кроме дня их первой встречи, выяснений отношений и прочих тоскливых мелодрам). Миза была так непохожа на его жену – мать Кениши – женщину робкую, мнительную и неумную, давно сосланную в далекое загородное имение под предлогом плохого здоровья и, верно, уж покрывшуюся там толстым слоем пыли. С ней можно было даже посоветоваться о делах, чего Домиару не пришло бы и в голову делать ни с одной другой женщиной. Он никогда бы не признался в этом даже самому себе, но её мнения и совета всегда ждал с интересом. Если и была у Домиара душа, спрятанная глубоко в лабиринте его темной натуры, то Мизе уже почти удалось добраться до входа в лабиринт.