Двое стражников, расположившиеся по другую сторону дерева и втихушку от командиров попивающие винцо, уже давно затихли и начали подхрапывать. Погруженный в себя Ефим не обратил на это внимания, равно как и на давно остывшую, подернувшуюся жирком миску с похлебкой, что они ему принесли. Даже легкий свист откуда-то из глубины леса оставил его безучастным. Он оставался погруженным в себя ровно до того момента, пока измочаленная жизнью, прошлогодняя сосновая шишка не ударила его по голове.
Ефим дернулся, почесал затылок и непонимающе оглянулся. Оба его тюремщика спали, привалившись к дереву. Толстые щеки ближайшего равномерно надувались и опадали, будто кузнечные меха. Приоткрытый рот издавал вперемешку тонкий свист и напоминающее конское фырканье. Второй, привалившийся к сосновому стволу боком, в такт сопению затейливо попердывал. Подивившись такой безалаберности, Ефим щелкнул пальцами прямо перед лицом ближнего стражника. Никакой реакции не последовало. Ничего не понимая, он поднял руку, намереваясь пощелкать пальцами еще, когда вторая прилетевшая шишка ударила его в ухо.
Сердце забилось часто-часто. Жажда жизни мгновенно вспыхнула, словно сухая солома в грозу. Тревожно озираясь, Ефим легонько пошарил ручонками по телу стражника в поисках ключа от железного ошейника. Вот незадача, неужели ключ у второго? А до него еще дотянуться надо. А если… Есть. Вот он. Висит на толстой шее на коротком черном шнурке. Примериваясь и так, и эдак, Ефим понял, что через голову ключ ему не снять, по крайней мере так, чтобы не разбудить сопящего борова. Стоя на коленях и придерживая одной рукой свою цепь, чтобы не позвякивала, второй он аккуратно начал тянуть шнурок на шее стражника и, в конце концов, вытянул из внушительных, жировых складок искомое – узелок. Бесформенный, размочаленный, с разной длины свисающими кончиками – узелок внушал оптимизм. Пожалуй, с ним можно справиться.
Высунув язык, взмокший от усердия Ефим, тихонько теребил пальцами узел, когда произошла катастрофа. Не удержавшись в неудобной позе, он упал грудью прямо на грудь спящего стражника, вытаращив от ужаса глаза. Храпящий боров на минуту замер, потом шумно выдохнул, фыркнул и … не проснулся. Ефим, наконец, смекнул, что причиной столь глубокого сна стала вовсе не усталость, и принялся действовать более решительно. Распотрошив узелок за пару минут, он снял вожделенный ключ и, приладившись, наощупь разомкнул свой ошейник. Только сняв железяку, Ефим понял, как же он от нее устал. Покрутив затекшей шеей, бывший узник на четвереньках быстро скрылся в кустах.
Шуршание падающих шишек указывало ему дорогу, пока не завело в густой, совершенно темный подлесок. Тут Ефима встретил свистящий шепот спасителя – Балаша.
«Держи,» – сунул юноша ему в руки заплечный мешок. – «Тут немного еды. Идем скорее. Я выведу тебя к горам мимо дозоров, а дальше сам. Не думаю, что Домиар захочет возвращаться назад, чтобы тебя поймать. Но, на всякий случай, беги так быстро, как сможешь.»
«Я знал. Знал, ты меня не бросишь,» – расчувствовавшись, Ефим бросился на грудь спасителю и подозрительно шумно хлюпнул носом.
«Да ладно, ты сам почти все сделал,» – испытывая смущение и неловкость, возразил Балаш. – «Я только стражников вином угостил, с особой добавкой.»
«И, решительно отлепив от себя Ефима, продолжил: «Идем. Нельзя терять время.»
Закинув на плечи мешок, бывший узник посеменил за юношей.
«А лошадку ты не припас?» – немного погодя спросил он.
Балаш аж задохнулся от возмущения. Мало того, что он рискует жизнью, спасая Ефимову шкуру (за время их знакомства уже в третий раз, между прочим) не рассчитывая получить ничего взамен. И сам на себя злится, точно зная, что ни Умила, ни тем более её грозная бабушка, которую он до сих пор побаивается, такого безответственно-глупого поступка не одобрят. С Ефимом всегда так. Так ещё и лошадь ему подавай.
Гневную тираду пришлось оставить при себе. Заслышав хруст раздавленной шишки, беглецы, не сговариваясь, упали, как подкошенные и заползли за поваленное дерево. Дозорные, тихонько переговариваясь, прошли мимо.
«А где ты взял вина с сонным порошком?» – неожиданно спросил Ефим.
«Друг помог.»
«Какой друг?» – не ко времени продолжал интересоваться Ефим.