«Конечно, мой друг. Конечно. Ты заслужил её,» – с этими словами Идомей принес и поставил перед гостем маленькую деревянную шкатулку.
Хамид с благоговейным трепетом протянул к ней руки и медленно открыл крышку. Завороженный блеском камней, он позабыл обо всем на свете, алчно запустив в шкатулку пальцы. И не заметил, как остановившийся позади него Идомей, вынул из складок одежды длинный, тонкий кинжал и вонзил его гостю в шею, чуть пониже мясистого уха. Тот схватился за него руками и даже успел вскочить со скамьи. Потом упал, опрокинув её на себя. Темная лужа крови быстро расползлась по полу. Идомей поморщился: «Какой беспорядок. А смерть – довольно грязное дело, оказывается.»
Он впервые убил кого-то своими руками. И не ощутил ничего, кроме брезгливости. А появившийся вскоре запах фекалий заставил его отойти к окну. Вытирая платком испачканные руки, на которые попало несколько капель крови, Идомей громко позвал слугу.
«Заверни тело в ковер, вынеси и закопай в саду,» – приказал он обмершему от ужаса слуге будничным тоном, словно речь шла о привычных вещах: подаче обеда или чистке запылившихся сапог. – «Да, и проветри здесь как следует.»
Идомей оставил вжавшегося в стену слугу и вышел вон. Его ждали дела. К утру в городе будет новая владычица – крошка Лили.
Фарух был счастлив. Напряжение, в котором он пребывал несколько томительных дней, спало. Сегодня Лили стало лучше. Её шаловливые глазки вновь заблестели, круглые щечки порозовели и только слабость мешала ей приняться за игры. Но это было поправимо. Напившись вечером молока со сдобным печеньем, Лили спала, подложив ладошки под пухлую щечку.
Фарух любовался девочкой, не в силах оторвать глаз. Кто бы ещё три месяца назад сказал ему, что он потеряет покой и сон, беспокоясь о каком-то ребенке, Фарух ржал бы, как конь, словно над самой убойной шуткой. А сейчас, смотри ка, беспокоится, как настоящий отец.
«Я и есть настоящий отец,» – внезапно осознал молодой человек. – «Это уже давно не притворство, не игра по дядиному приказанию. Я – отец Лили. И я должен о ней позаботиться. Не знаю, какие планы у дяди относительно её, но явно ничего хорошего. Я не могу этого допустить. Она же такая маленькая и беззащитная. Каким идиотом я был, что дал ей дядино зелье. Ведь я мог её убить.»
«Надо спрятать Лили,» – созрела в голове у Фаруха отчаянная мысль. – «Спрятать так, чтобы дядя Идомей не нашел. Мы убежим. Сегодня. Сейчас же.»
Сам безмерно изумляясь своей храбрости (пойти наперекор Идомею – это надо же такое учудить), Фарух лихорадочно соображал: «Вынести Лили из дома спящей или разбудить? Если проснется в самый неподходящий момент и поднимет шум? Этого допустить нельзя, да и подозрительно это – нести спящего ребенка.»
«Лили, детка, проснись,»– легонько потрепал он девочку за щечку. – «Просыпайся, милая, я придумал новую игру.»
Слово «игра» на девочку действовало магическим образом.
«Какую игру?» – не открывая глаз поинтересовалась тоненьким голоском Лили.
«Самую интересную и таинственную игру. Мы с тобой спрячемся ото всех, чтобы нас никто-никто не нашел,» – ответил Фарух.
Малышка распахнула глаза и немедленно прониклась авантюрой: «Даже мама и тетя Анаис?»
«Да детка. Даже они.»
Девочка довольно хихикнула. Игра ей определенно понравилась: «А где мы спрячемся? В саду?»
«Ещё дальше, где-нибудь в городе,» – отвечал на её вопросы Фарух, одновременно завязывая кожаные тесемки её сандаликов и натягивая через голову платьице.
«Только нужно быть тихими, словно мышки, пока не выйдем за ворота. Хорошо?» – приложил палец к губам Фарух и взял Лили на руки.
Девочка с заговорщицким видом радостно закивала в ответ, обвив одной рукой шею мужчины, а другую приложив к губам точь-в-точь, как он.
За ворота парочка выбралась без приключений. К частому присутствию Фаруха в доме все, включая стражников, уже привыкли, поэтому никаких подозрений они не вызвали.
Между тем, как всегда с наступлением вечерней прохлады, улицы города наполнялись публикой. Торговцы не спешили закрывать свои лавки, таверны были полны подвыпивших посетителей, веселые дома широко распахнули двери, не испытывая недостатка в клиентах, уличные артисты начали свои представления на площадях. Мужчине с девочкой на руках затеряться было не сложно. Мушка вырвалась из паутины и ускользнула в ночь.
Малышка была в восторге. Широко распахнув глаза, Лили впитывала в себя краски, звуки и запахи ночного города, словно губка. Она заливисто хохотала над представлениями мимов, уплетала за обе щеки орехи в меду, подражала танцам женщин в разноцветных многослойных юбках, которые были столь широки, что взлетали выше голов их обладательниц в массивных, дребезжащих серьгах и монистах. Лили размахивала хрустящей вафельной трубочкой с вареньем в такт музыке, под которую танцевала дрессированная собачка, когда усталость, наконец, одолела её. Девочка провалилась в сон, прильнув к плечу отца, и жарко засопела ему в шею. Придерживая её кудрявую головку рукой Фарух испытал столь небывало сильный прилив нежности, что у него закружилась голова. Выбираясь из вечерней, безбашенно-хмельной толпы, он прижимал к себе дочь, как величайшее сокровище, и, не замечая застилающих глаза слез, тихонько шептал ей на ушко: «Солнышко моё ясноглазое, лапушка моя.»