Государь, кажется, успокоился, отдохнул, и в глазах его вновь заплясали мальчишеские искорки, как когда-то в беззаботном детстве. В кругу близких молодая Императрица тоже, наконец, отогрелась от дворцового холода Санкт-Петербурга. В те июньские дни она была особенно красива. С густыми золотистыми волосами до колен и светлой улыбкой, Аликс вполне соответствовала своему прозвищу при дворе бабки, королевы Англии Виктории, – Солнышко. Тогда в Ильинском, возможно, впервые после приезда в Россию, ее лучистые глаза снова засияли, что два огромных аквамарина. К слову, именно тогда Александра Федоровна с подачи одного из адъютантов Сергея, краснея и смущаясь, начала говорить по-русски.
Соседи расстарались, чтобы сделать пребывание высоких гостей в Ильинском незабываемым. Юсуповы устраивали в Архангельском оперу. Украшение театра заставило всех ахнуть от восхищения. Гости располагались в ложах, а партер был заполнен чайными розами и превращен в настоящий сад, который благоухал на всю усадьбу. Встречу с Императором и такое зрелище не мог пропустить никто из аристократических обитателей округи. Голицыны, Сумароковы-Эльстоны, Родзянко, Олсуфьевы – все хотели хоть один вечер приобщиться к царскому кругу. После ужина на террасе разноцветными астрами на небе рассыпались огоньки фейерверка.
В пику беззаботно веселящимся родственникам Константин Константинович ходил с мрачным видом, представляя собой живой укор и возвышенный гражданский протест.
– Что он бродит здесь тенью отца Гамлета? К чему эта кислая физиономия? Ежели он презирает наши развлечения, ежели так страдает его душа, так пусть бы ехал уже! Никто его силой не удерживает! – возмущался Сергей Александрович Павлу. Осуждение близкого друга ранило его больше, чем все Михайловичи вместе взятые. – Я и без его обличительной позы не сплю с того самого дня…
Костя вскоре и в самом деле уехал. Но Сергей, который, как внешне ни пытался изображать беззаботность, не мог избавиться от мыслей о катастрофе. Ему напоминали о трагедии постоянно. Приехал Власовский, привез появившиеся в Москве прокламации.
– Как тебе это нравится? – Сергей дал Павлу взглянуть на листовку. – Князь Ходынский!
– Попишут-попишут, да и забудется, – с наигранной легкостью бросил Пиц.
– Нет, хлестко придумано. Запомнится. Прицепится. Интересно, кто автор?
– Ты же не имеешь в виду Михайловичей?
– Это было бы слишком! Хотя прозвище в стиле злого языка Николая… Нет, даже думать так не хочу про Бимбо. Скорее всего, студенты пробуют перо. Ох, нахлебаемся мы еще с нашим университетом. – Брат повернулся к Павлу и посмотрел прямо в глаза. – Пиц, ты-то хоть понимаешь, почему я это делаю? Это же все ради Ники! Ты видел его глаза в тот день? Он не заслуживает, чтобы коронация запомнилась только жуткой трагедией. Как жаль людей, и как жаль Ники! Пусть лучше меня съедят, чем его!
Элла, как могла, старалась отвлечь мужа и царскую чету. Она придумала поставить спектакль. Готовили всё сами, без помощи извне. Дамские костюмы мастерили своими руками, мужские позаимствовали в театре. Те из гостей, кто не был занят на сцене, стали зрителями. Постановка представляла собой шараду, где на каждую букву имени Императора был сыгран соответствующий этюд – на «н» играли «Нитуш», на «и» Аликс блистала в роли Изольды. Особенно потрясла всех предпоследняя сцена, где Государыня предстала в образе Ангела. Вначале, вокруг Елизаветы Федоровны, которая вся в розовом возлежала на диване, пространство вокруг которого было сплошь устлано лепестками роз, извивались придворные, переодетые демонами. Элла изображала, что спит, и ей снится кошмар. Затем появившаяся на сцене с веткой сирени фея прогнала нечисть. Она расчистила путь Ангелу и добрым гениям, одетым лилиями. Аликс с Эллой были настолько светлы и прекрасны, что у зрителей в этой части по коже бегали мурашки восхищения.
XI
Государь наслаждался пребыванием в Ильинском. Он три раза переносил отъезд. Отдых в имении всем, кажется, шел на пользу, и никто, даже родной брат, не догадывались, чего стоило нахождение там Павлу. Никому не приходило в голову, каково было вдовцу проходить мимо павильона «Не чуй горе», где он с покойной супругой проводили счастливые дни медового месяца. Никто и понятия не имел, какой пыткой было для него это веселье, как ныло его сердце, когда с виду беззаботно он играл в фанты или прогуливался по саду в компании кого-то из родственников. Прошло почти пять лет с той недели сущего ада, когда там же, в Ильинском, его молодая жена умирала от осложнений при родах. Сергей и Элла тогда были рядом, горевали вместе с ним, заботились о его крохах. Но они как-то снова смогли полюбить свою усадьбу. А Павел все не мог преодолеть ужаса перед проклятым для него местом. Это была его боль, и он был в ней одинок.