Сергей с Эллой скоро уехали в Первопрестольную, которая встретила их ликующей толпой. Пожалуй, впервые после переезда из столицы великокняжеская чета поняла, что Москва их приняла, что это их место, их люди, их дом.
Между братьями выросла стена отчуждения. За месяц они не обменялись ни одной строчкой. Никто из них не мог переступить через себя и написать первым. Все же Павел, как ни занимал все свободное время мамой Лёлей, не мог не думать о Сергее.
Однажды вечером Ольга застала его читающим у окна письмо. Когда он повернулся к ней, в глазах его блестели слезы.
– Что случилось? – испугалась Ольга, которая на исходе восьмого месяца заметно округлилась.
– Письмо от Эллы…
– Все в порядке? Что-то с Сергеем? – Лёля встревожилась. Не хотелось бы, чтобы что-то испортило радость рождения их с Великим Князем ребенка.
– Укоряет меня, что я не пишу ему. Говорит, что он страдает, перестал спать по ночам, что она не видела его таким бледным и печальным никогда в жизни… И вот еще: «Это святой человек, который стоит выше всех нас, – ты, конечно, это чувствуешь».
– Дорогой мой, я вижу, что и ты страдаешь… – удивила Павла Ольга. Она знала, что Сергей против их любви, и могла торжествовать над поверженным врагом. Но опытная женщина понимала, что такой триумф был бы скоротечен и даже опасен, поскольку позже мог бы обернуться против нее. Вернее было сделаться сторонницей братской дружбы. Все-таки кровь – не вода, и Павел с Сергеем рано или поздно помирятся. Тогда было бы хорошо, если б Павел рассказал брату, что она была на его стороне. Если б ей удалось подружиться с Сергеем, всем была бы от этого одна польза. Быть принятой московским генерал-губернатором, членом императорской семьи означало бы гласно войти в августейший круг. – Не сердись на него. Он любит тебя и пытается защитить. У меня тоже есть старшая сестра и братья, поверь мне, я знаю, что это! Что бы ни случилось, семья есть семья!
Павел в очередной раз восхитился своей избранницей. Какое благородство, какая мудрость! А Елизавета Федоровна называла их любовь «ночной жизнью» и даже имени Ольги в письме не упоминала. Она делала упор на том, что на небесах есть ангел, который оставил ему детей и с которым у него остается вечная связь… Это казалось Пицу безжалостным. Что они с Сергеем в своем счастливом браке знают о тоске и одиночестве? Как они могут судить его?
И все же письмо Эллы задело какие-то струны в его душе. Оно напомнило, что старший брат всегда заботился о нем и желал ему только счастья.
В конце года судьба вдруг сжалилась, наградив Сергея Александровича доброй, широкой улыбкой. Шестого декабря враги московского генерал-губернатора прочли в газетах о его назначении членом Госсовета. Это означало конец оскорбительным сомнениям и расследованиям.
Великий Князь с супругой вновь приехали в Царское.
Встретившись, братья снова стали общаться, словно и не было никакого охлаждения, избегая при этом разговоров о деликатном предмете.
Елизавета Федоровна ничем не подала виду, что писала Павлу. Она, как всегда, была занята. В Петербурге в присутствии Великой Княгини состоялось открытие Елизаветинской общины сестер милосердия. Молебен служил Иоанн Кронштадтский.
Через пару дней после отъезда Сергея с супругой в Москву на его имя Государем был дан рескрипт о возведении в Москве памятника Александру III, в котором Император в самых теплых выражениях упоминал, что отец вверил Первопрестольную своему брату с любовью и доверием, зная его безграничную преданность своим заветам. Этот рескрипт демонстрировал отношения племянника к дяде и ставил точку в истории с организованной травлей Великого Князя. Сергей с Эллой были тронуты до слез.
XV
В преддверии Нового года у Павла с Ольгой родился здоровый, красивый мальчик, как две капли воды похожий на мать.
Павлу принесли записку, когда все уже благополучно свершилось. Он тут же поехал к Ольге и встретил у дверей двух выходящих дам. Даже если бы Пиц случайно столкнулся с ними где-нибудь, скажем, в Париже, он, без сомнения, определил бы их родственные связи с Лёлей, настолько все три дамы были похожи. Мать госпожи Пистолькорс, Ольга Васильевна, которую язык не поворачивался назвать старухой, скорее уж гранд-дамой, поджала губы, собрав их кисетными морщинами в тугой узелок, и неодобрительно покачала головой. Любовь Валериановна Головина, старшая сестра, также бросила строгий взгляд на Великого Князя.
Ольга лежала в кровати. Вид у нее был измученный, но счастливый. Волосы у лица слиплись сосульками, на скулах небольшой красной паутинкой лопнули сосуды, но глаза сияли радостью, от чего посветлели, приобретя цвет рыжих бархоток.