– Зачем же ты сразу пришел? Надо было выждать немного. Теперь разнесут по всему городу… – ласково пожурила она Павла, хоть сама была жутко довольна его скорым появлением.
– Пусть болтают. Мне безразлично. Я желаю немедленно видеть сына!
Лёля позвонила в колокольчик, и кормилица принесла малыша. У Павла сжалось сердце. Он забыл, как это – радоваться новорожденному. Подарив жизнь Дмитрию, умерла его первая жена. Кроме ужаса, Великий Князь ничего не помнил о тех днях.
Родители решили назвать мальчика Владимиром. Едва появившись на свет, Бодя очаровывал всех, кто его видел. Обычно дети являются миру сморщенными, синюшными, и только через пару месяцев превращаются в милых пупсов. Сын Великого Князя сразу был прехорошеньким. Он представлял собой точную копию матери, с таким же аккуратным, немного вздернутым носом. Пока Павел любовался им, малыш морщился, корчил отцу забавные рожицы, прищуривал глаз, а потом выдавил из себя подобие писка. Кормилица унесла его кормить.
– Ты не столкнулся с Любашей и мамá?
– Да, мельком. По всей видимости, и этого хватило, чтобы они мысленно предали меня анафеме, – смеялся Пиц, который был на седьмом, хотя кто их считал, небе от счастья.
– Вообрази, злые языки болтают, что Сергей сам тот рескрипт писал. По крайней мере, хвалебные дифирамбы в нем. Неужели правда?
– Нет, конечно! Что за чушь? – нахмурился Павел. Неужели сестра и мать Лёли не могли в такой день придумать других тем, как только обсудить его брата?
– И я так сказала! – выкрутилась Ольга.
– Тебе сейчас нужно набираться сил, а не всякую ерунду слушать.
– Да, ты прав! Ты думаешь, мы могли бы вплетать Боде ленты твоих цветов? – Лёля при необходимости мастерски переключала темы разговора. Оставалось лишь восхищаться тем, как быстро находила она альтернативное направление беседы. Пока другой думал бы, о чем же еще поговорить, она легко жонглировала несколькими предметами обсуждения.
– Будет ли это уместно, если официально Владимир – Пистолькорс?
– Разве кто-нибудь обратит внимание? Да и что нам до других людей? Зато, когда Бодя подрастет, у него не будет ощущения, что ты отказался от него. Бедный мальчик поймет, что на его положение оказали влияние непреодолимые обстоятельства…
– Да, пожалуй, ты права.
– Вот и чудесно!
– Он такая прелесть! Сергей обожал бы его… Он сейчас же отобрал бы его у кормилицы, собственноручно купал бы его в бульоне и пеленал. Ты не представляешь, как ловко он это делает! – с грустной улыбкой предался Великий Князь ностальгии.
– Он любит тебя, значит, когда-нибудь примет и нас. Иначе и быть не может!
В тот чудесный день хотелось верить во все самое светлое.
На Новый год по настоятельным советам Государя и их с Сергеем старого воспитателя, Арсеньева, Павел поехал к брату в Москву.
XVI
Страсти в семействе немного улеглись, и жизнь потекла вполне размеренно, как горная река, выйдя из берегов после схода снега, угомонилась, вернулась в русло и снова безмятежно зажурчала хрустальными водами.
В феврале отметили пятнадцатилетие Палестинского Общества, у истоков которого стояли Сергей и Павел, вдохновленные своей первой поездкой на Святую Землю. Элла тоже не сидела сложа руки. В середине месяца она открыла очередное благотворительное учреждение – Елизаветинский грудной приют, на содержание которого ежегодно выделяла часть собственных средств.
Московского генерал-губернатора от размеренного ведения дел периодически отвлекали бастующие рабочие, но, чувствуя поддержку племянника и братьев, он уверенно принимал меры по наведению порядка. Его методы одобряли не все члены большой императорской фамилии. Некоторые Их либеральные Высочества считали подходы Сергея грубыми, реакционными и даже глупыми. Они, как и прочие революционные силы, осуждали Сергея Александровича за то, что он в прошлом году слишком жестко обошелся со студентами, арестовав главных зачинщиков «Союзного совета», хоть это и прекратило студенческие волнения. Однако не о покое и мире пеклись эти господа, а о свободе, по крайней мере, как они ее понимали. Бесполезно было им доказывать, что Великий Князь разбирался в каждом случае индивидуально, изучал требования бастующих и, если находил их справедливыми, заставлял руководство университета или промышленников и фабрикантов удовлетворять их. В таких случаях и наказание за смуту было мягче. Никому из критиканов это было не интересно. Если признать человеческие чувства за сатрапом и деспотом, как же потом с ним бороться?