Вдруг рядом с их авто затормозила машина, из которой выскочила встревоженная Ольга Валериановна.
– Слава Богу! Господи, благодарю!
Она, забывая о манерах, бросилась к Павлу и крепко обняла его. По лицу графини текли слезы счастья.
– Что ты! Что ты! Все хорошо! – успокаивал Великий Князь жену.
– Но почему ты уехал, никому ничего не сказав? Что ты задумал?
– Да ничего, страшно разболелась голова, я хотел проветриться. Не думал, что ты меня так скоро хватишься. Я бы вернулся…
– Тогда зачем ты ехал в Ротонду?
– Хотел выпить бокальчик у «цинка», и сразу назад. – Великокняжеская чета старалась использовать язык обитателей Парижа, изо всех сил пытаясь сойти за своих. «У цинка» означало выпить у оцинкованной стойки Ротонды.
– С Савинковым? – холодно спросила Ольга и отстранилась. Ее задело, что Павел выкручивался так грубо, словно не считал ее достойной правды или хотя бы более искусной лжи, лжи для человека с интеллектом. Оправдание его звучало странно. Уехать с приема принцессы, где подают отличные, дорогие напитки, чтобы выпить в кафе.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты хотел его… – супруга не могла даже произнести это слово, будто от того, что она его выговорит, оно могло материализоваться.
– Нет.
Жена пристально посмотрела на него, все еще сомневаясь.
– Как ты можешь так обо мне думать? Да, я тысячу раз проигрывал это в своей голове, но как бы ни был мне мерзок этот эсер, это бесовское отродье, убийство – смертный грех! Я не взял бы его на душу! Сергей бы первый меня осудил! Тем более ты слышала, что сказал Сандро, – он не убил Мари и Дмитрия, ежели это правда.
– Так зачем же ты туда поехал?
– Хотел увидеть его… – сдался Павел. – Не спрашивай зачем. Я сам не знаю… Думал, ежели увижу его, пойму что-то. Ты права, глупо все это. Поедем домой!
Удивительно, как только прибыла Ольга Валериановна, машина чудным образом починилась и бодро зафырчала мотором, выплевывая в парижский воздух черную гарь.
II
Александр Пистолькорс все больше и больше завладевал мыслями Али, которая постепенно отделялась от своих театральных товарищей, теряя интерес к прежним увлечениям. Однако с Муней ее связывала слишком тесная дружба, чтобы прекратить общение. Кроме того, мадемуазель Головина была кузиной Александра, и Аля просила ее быть рядом в волнительный момент, когда молодой конногвардеец будет делать ей предложение.
В тот день она пришла поговорить об этом с Муней и застала у той всю дружную компанию молодых любителей Мельпомены.
– Мадмуазель Танеева, Вы нас совсем забыли, – с милой укоризной заметил ей Николай Юсупов. – Как же Вы сами нарушаете собственные призывы – забыть себя, оставить все ради служения театру? Лишили нас лирической героини! А гран кокет нынче в дефиците. Красивую и одновременно талантливую артистку не так легко сыскать. Все больше попадается либо одно, либо второе.
– Се ля ви, – шутливо ответила Аля. И все же щеки ее немного зарделись от комплиментов князя.
– Господа, вы не находите, что у девушек, готовящихся под венец, появляется особый взгляд. Они напускают на себя тумана, таинственности, точно как сейчас наша дорогая Александра! – звонко рассмеялся младший брат Николая.
– Феликс, Вы несносны! Жду не дождусь, когда Вы уже повзрослеете и научитесь манерам! – отмахнулась от неделикатного юноши Аля.
– Хорошо, ежели не хотите говорить о себе, расскажите нам о сестре. Она ведь, кажется, вышла замуж за некоего Вырубова? Это уже не секрет? – младший князь Юсупов терпеть не мог сестру Али, Анну, с детства, с тех самых детских танцевальных вечеров, когда ему иногда приходилось танцевать с пухлой девочкой. – Правду говорят, что на свадьбе среди почетных гостей были не только Царь с Царицей и Великие Княжны, но и дети Великого Князя Павла?
– Да, они там были.
– А жениха Вашего там не было? Он, ежели я не ошибаюсь, приходится им сводным братом? Я плохо знаком со всеми странными названиями родственников, – юный остряк вступил на тонкий лед, забыв, что находится в доме родственников молодого Пистолькорса.
– Давайте-ка пить чай! – прервала его Любовь Валериановна. Хозяйка дома всегда радушно принимала молодежь, не ограничивая их свобод, однако оскорблять членов семьи в собственном доме она позволять не собиралась, о чем ясно свидетельствовал ее строгий тон.
Феликс всегда ей нравился. Он умел пустить пыль в глаза, прикинувшись хорошим, воспитанным мальчиком. Его неожиданное вздорное поведение Любовь Валериановна списала на нервное расстройство или мигрень.