– Умеешь ты всех привести в возбуждение, – с примирительной улыбкой начал гость.
– Ты знаешь, я терпеливо выносил все наказания и лишения, но после пяти лет примерной семейной жизни я вправе ожидать иного к себе и моей жене отношения! Я не понимаю, почему она не может сопровождать меня? Ежели потому, что разорвала для меня узы первого брака, то недавняя женитьба Николаши на разведенной Стане, с Высочайшего, как ни странно, позволения, безвозвратно разрушила это правило, не так ли?
– Пиц, я понимаю твои горечь и обиду, но я не могу не согласиться и с аргументами Ники и Эллы. При всем моем уважении к Ольге Валериановне, она не имеет прямого отношения к твоей дочери от первого брака. Согласись, в таких случаях мачеха обычно нарочно держится в тени, поскольку находится в двусмысленном положении по отношению к детям и к семье первой жены. Подумай о кузине, о несчастной матери покойной Аликс, которая на помолвке внучки вынуждена будет видеть твою новую жену. Съезди один. Там у тебя будет возможность обговорить все с Ники. Ты же знаешь, он не откажет тебе, глядя в глаза, и позволит позже приезжать вместе.
– Ты не понимаешь, как унизительно, что над моими детьми установлена опека! В каком положении я буду на этой помолвке? Какой-то карикатурный свадебный генерал!
– Ладно, оставим эту болезненную тему. На юбилей Палестинского Общества не собираешься? – Алексей не хотел рассориться с братом.
– Нет, пока жене не позволят сопровождать меня, я в России не появлюсь!
Разговор закончился ничем.
– Что двадцать второго? – уходя, спросил старший брат про годовщину смерти матери.
– Закажем поминальную службу в храме на ру Дарю, – ответил Павел, имея в виду собор Александра Невского на улице Дарю.
На секунду память перенесла Павла в то время, когда они с Сергеем путешествовали в Палестину на первую годовщину смерти Императрицы Марии Александровны. Потом они ездили в Иерусалим втроем, с Эллой, перед тем, как Павел сделал предложение своей первой жене, юной Аликс… Как давно это было. Как давно не было матери и отца, которые не допустили бы всего, что теперь происходило.
Вечером Ольга пытала мужа о споре с братом. Павел передал ей суть в общих чертах.
– Ужели вы думаете, сказал я ему, что я оставлю жену, которую здесь все любят и ценят, у которой здесь положение, как дай Бог каждому, одну, а сам буду веселиться на торжествах? Ежели тебя не будет на том месте, полагающемуся тебе по браку со мной, то и меня там не будет! Это мое непоколебимое решение!
– Зачем же ты рубишь сплеча! – всплеснула руками Ольга, обескуражив Павла своей неожиданной реакцией. – Таким образом ты ничего не добьешься! Мало того, что твоя дочь останется без отца во время помолвки, так и мне не позволят поехать в Петербург к Ольге, когда ей придет срок рожать!
– Не для того я все ломал и всем жертвовал, чтобы теперь давать унижать и обижать тебя напрасно!
– Ежели б ты хотел, чтобы я была счастлива, ты бы сделал все, чтобы мне позволили приехать в Россию.
– Да разве я… – задохнулся Великий Князь возмущением. – Ты же видишь, как я бьюсь! Что же я могу поделать, ежели Ники такой упрямец?
– Ты бы мог забыть о своей гордости, прекратить ссориться с Государем и умолил бы его дать позволение. Настаивая на своем и капризничая, ты лишь делаешь мое положение хуже.
– Ну знаешь! – возмутился Павел. – От кого, от кого, а от тебя такой неблагодарности я не ожидал!
Он удалился из спальни, громко хлопнув дверью.
– Подумай, простишь ли ты себе, ежели пропустишь помолвку дочери! – бросила ему в спину Ольга. – И не возненавидишь ли меня за эту жертву, о которой, к слову, я тебя не просила!
Несколько дней супруги не разговаривали. Павел страдал, потеряв аппетит и сон, но, чувствуя себя незаслуженно обвиненным, оскорбленным в лучших чувствах, не мог сделать первый шаг.
Великий Князь пытался отвлечься политическими новостями из России, где ожидали новых волнений по поводу роспуска второй Государственной Думы, представляющей собой не что иное, как пылающий очаг революции. От тех самых избранных представителей, от которых после созыва, адресовав свое знаменитое «не запугаете!», Столыпин потребовал, чтобы они сами очистили свои ряды от пятидесяти пяти участников раскрытого заговора, имевшего целью насильственное ниспровержение государственного строя, и, после истечения срока ультиматума, распустил оппозиционно настроенный законодательный орган. Избирательный закон пришлось пересмотреть с целью уменьшить представительство тех групп населения, которые не расположены были трудиться на законотворческом поприще, а использовали место в Думе лишь для помех работе правительства, революционной агитации и раздувания костра классовой борьбы с новой силой.