Бледная из-за бессонной ночи, Ольга скромно и молчаливо встретила гостей в кабинете мужа. На столе, кроме портретов детей, стояло несколько больших фотографий покойной Аликс в изумительных золотых рамах. Не убрав их, Мама Лёля нарочито подчеркивала отсутствие намерения занять место матери в сердцах великокняжеских отпрысков. Пока Павел с Эллой вели беседу на общие, нейтральные темы, хозяйка бесшумно разливала чай, стараясь оставаться как можно менее заметной. Однако это удавалось ей с трудом. Мария и Дмитрий не сводили глаз с прекрасной, загадочной дамы, похитившей сердце их отца.
Дочь Павла с восхищением рассматривала отделанное старинным кружевом темно-лиловое бархатное платье мачехи, оттеняющее белизну ее кожи. Цвет наряда отражался в глазах Ольги, придавая им невероятный темно-фиалковый оттенок.
Взгляд Дмитрия был несколько более настороженным. В отличие от сестры, он предпочел бы встретиться с отцом без его новой жены. Тем не менее и ему было любопытно, что же это за особа, которая имела такую власть над папá, что он предпочел ее им, родным детям.
После чая перешли в большую гостиную в английском стиле, где на бильярдном столе были разложены вещи усопшей Аликс. Павел хотел поделить меха, кружева и драгоценности между Марией и Дмитрием до замужества дочери.
Пока Мари и Ольга обсуждали планы реанимации в Париже пропахших нафталином мехов, Великая Княгиня поделилась с Павлом своей сокровенной тайной. Их общие горькие воспоминания напомнили ей о былых добрых отношениях. В ее глазах блестели слезы, когда она брала в руки пыльные футляры с драгоценными украшениями своей подруги. Если бы Аликс не ушла так рано, жизнь всех присутствующих в тот момент в гостиной, возможно, сложилась бы иначе.
– Хочу, чтобы ты узнал от меня, я продала свои украшения, кое-что подкопила и в мае купила усадьбу на Большой Ордынке. Собираюсь устроить там христианскую обитель милосердия…
– Женский монастырь?
– В определённом смысле, но без всегдашнего отречения от жизни мирской, только на время пребывания в обители. Ежели потом девушка решит, допустим, вернуться в мир, выйти замуж, препятствий не будет. Дети выросли, и я могу больше времени посвятить нуждающимся. – Великая Княгиня быстро закрыла тему, словно боясь услышать возражения Павла.
– Выросли… Дмитрий так вытянулся!
– И как сложен! Бимбо после какого-то выхода сказал, что его будто ювелир изваял, – не без гордости вспомнила Елизавета Федоровна. – А что дочь твоей жены, графиня Крейц, ежели не ошибаюсь, счастливо разрешилась?
– Да, Слава Богу, настоящий богатырь, и мама чувствует себя хорошо! Ольга страшно переживала. Но сейчас все страхи и волнения позади. Крестили Александром. – Великий Князь улыбнулся и тихонько шепнул Элле: – Я теперь женат на анмамá. Только ш-ш-ш-ш, она еще не привыкла к новому статусу.
Елизавета Федоровна улыбнулась.
– Я погорячился летом, – Великий Князь решил, что это подходящая минута сгладить все шероховатости между ним и вдовой брата. – Ты, может быть, думаешь, что Ольга не хотела, чтобы я ехал на помолвку. Это не так. Напротив, мой отказ был причиной нашей первой серьёзной размолвки. Она была в отчаянии!
Павлу действительно было теперь неловко за свое поведение. Он сожалел, что не сдержался и наговорил всем грубостей сгоряча. Объяснившись с Эллой, он почувствовал, как гора упала с плеч.
– Вот видишь! Она была права… – ответила ему Елизавета Федоровна, взгляд которой на Павла стал мягче и теплее. Великая Княгиня увидела в его словах попытку обелить супругу, поэтому не могла сказать ничего другого. Но в Ольге Валериановне она все же чувствовала какую-то ненатуральность. В том, как жена Павла тихо говорила, всеми силами излучая скромность и застенчивость, чувствовалась некоторая неестественность.
При прощании Ольга Валериановна предложила Марии выбрать какую-нибудь ее вещицу на память. Падчерица захотела аметистовое колье, которое украшало белую шею графини. Ольга упаковала украшение и тем же вечером отправила его Марии.
Все прошло даже лучше, чем Павел ожидал. Дети от посещения отца остались в восторге, о чем не замедлили сообщить Государю.