— Растанна, когда ты вернешься в школу, посмотри на карту. Потому и мы с тобой не можем идти в Эрстен — горы, горы… А морем — до него далеко, а по морю — дорого…
Я вздохнула. А все‑таки жаль…
— Одним словом, мой дедушка ничего не рассказывал об Ургеле. Наверно, была еще одна причина — он не хотел, чтобы мы чувствовали себя в Анларде беженцами, чужаками… И я почти все детство любила Анлард как родную страну.
— Почему почти все детство? — удивилась я. — А потом?
Мама промолчала, отрешенно помешивая уже остывший чай… Потом сказала:
— Я рассказала тебе о том, что наша семья когда‑то жила в Ургельском княжестве, для того, чтобы ты поняла: твои сны — это не знак, а просто память о жизни твоей семьи… Забудь об этом.
Мы допили чай, я съела последнее печенье, и пока мама убирала в шкафчик чай, упала на кровать — ведь это кровать в нашем доме, почти что собственная! Тут я вспомнила о том, что должна рассказать маме.
— Мама, кстати… ты знаешь… ты напрасно меня ругала. Оказывается, я действительно не виновата, ну, в тот раз, с чернильницей.
Я передала ей слова Кольфинсы. Мама была рада, что все выяснилось, и она согласилась со мной, что раз уж я Кольфинсе обещала, то никому больше не должна говорить, тем более, меня не собираются больше наказывать за это.
— Все‑таки я не понимаю, почему все тут же стали обвинять меня. Ведь гораздо естественнее проверить, не треснула ли чернильница, не толкнул ли ее кто‑то. Это же очевидно.
Мама кивнула и задумалась.
— Я думаю, — сказала она, — все это из‑за того, что вы говорили об Ургеле. Думали о колдунах и колдовстве, поэтому и после того, как разбилась чернильница, продолжали, сами не замечая, размышлять о том же.
Да, пожалуй, так все и было.
Вечером, засыпая, я думала, что вот, наконец, и мне повезло. На соседних кроватях девочки еще шушукались, обменивались потихоньку принесенными из дома гостинцами. Шуршали конфетными обертками, разламывали пряники. Ну что ж, пусть у меня ничего нет, зато я скоро смогу приходить к маме ночевать и хоть на одну ночь в неделю буду спать дома. Там, наверно, и сны будут сниться другие — светлые и мирные.
Следующие дни я в свободное время старалась бывать почаще в библиотеке. Я прочитала, наверно, все книги, которые смогла найти об Ургеле. Мама, когда рассказала мне о нашей семье, хотела, чтобы я не думала больше об этой стране. Но вышло наоборот — не думать я уже не могла, мне казалось, что в моих снах непременно есть какая‑то тайна. И сам Ургел казался мне страной тайн… Мне очень хотелось так думать. Но сколько я не читала, пока не могла найти ничего нового, кроме того, что уже знала.
Начался первый месяц лета, месяц Высоких Трав, — последний из учебных перед каникулами.
На одном из балетных занятий в класс зашел молодой человек в темной одежде. Мне показалось, что не стоит обращать на него внимания, да и сам он старался быть понезаметнее, встал в угол и молча наблюдал. А госпожа Таларис, приветливо кивнув ему, продолжала занятия, как обычно. Но девочки повели себя совсем иначе. Выпрямили спины (хотя куда уж прямее), вскинули головы и упражнения принялись выполнять как можно более старательно. Молодой человек смотрел, как мы занимаемся, затем отозвал преподавательницу и что‑то спросил у нее. А потом ушел.
После занятий я спросила о нем у Стеллы.
— Это постановщик, вот кто. Его зовут Церн Архшим. Выбирает, кто подойдет ему для спектакля. Пока у нас еще никого не брали ни разу, да и вообще, в лучшем случае, в спектаклях играют со второго или третьего класса.
Хотя я знала уже, что и ученики играют в спектаклях, конечно, не главные роли, но как‑то еще ни разу не подумала, что и меня могут взять в спектакль. Даже не знаю, хотела ли бы этого. Мне нравится танцевать, но не так, как учат здесь.
Но самое удивительное произошло на следующем уроке. Архшим пришел снова и подал госпоже Таларис какую‑то бумагу. Она прочитала, а затем велела нам остановиться и послушать.
— Наш Театр ставит новый балет — «Волшебница Ореховой рощи». Господин Архшим выбрал некоторых из вас для выступления на сцене. Итак, для спектакля отобраны четыре ученицы. Лилиана Таренс, Фелья Джег, Тамина Оррисо, Растанна Альрим.
Кто‑то то ли вздохнул, то ли ахнул. Начали оглядываться на нас, перешептываться. Учительница строго сказала:
— Обсуждать это будете после урока. У вас, четверых, с завтрашнего дня начнутся репетиции. Иногда вас будут забирать с уроков. Имейте в виду, придется оставаться по субботам после обеда — это говорю для тех, кого забирают домой.
Я повернулась к Лил. Она слушала, сложив руки на груди, с изумленно — восторженным выражением. А вот я даже не знала, радоваться или нет. Но мама, конечно, будет очень, очень рада за меня и горда.
— А какие у нас роли? — дрожащим голосом спросила Лил. Она была ужасно взволнованна.
Тут вперед шагнул Архшим.
— Вы будете изображать цветы. Танец цветов… на репетиции все объясню вам и покажу.
Девочки опять заахали и зашептались. Любопытно, что это за танец цветов… да и фея ореховой рощи — тоже пока непонятный персонаж… Я стала ждать репетиции с нетерпением. На тех, кого выбрали, прочие смотрели с завистью, а некоторые — с печалью или недоброжелательностью. Стелла же нам ничуть не завидовала. Она говорила, что выбранным придется заниматься намного больше, на каникулы, может быть, совсем не отпустят, да и вообще, это нелепая идея — начинать ставить спектакль в конце учебного года.
Я спросила ее, неужели ей совсем не хочется выступать на сцене.
— Не знаю, — честно ответила Стелла. — Книги читать гораздо интереснее… Хорошая книга по истории или сборник головоломок, по — моему, более стоящие вещи, чем балет.
И вот — первая репетиция. Один музыкант из Театрального оркестра играл нам на клавесине, и мы разучивали свои роли. У каждой из девочек будет своя партия, а весь танец цветов — это одна и та же музыкальная тема с вариациями. Для балета выбрали девять девочек из первого и второго класса.
Репетировать мы первое время будем отдельно, пока остальные разучивают свои партии. Архшим сказал, что общие репетиции начнутся после летних каникул. Он показал каждой из нас ее партию. Оказалось, совсем несложно. Мы будем танцевать на полянке, сойдясь в круг, «изящно склоняясь» то в одну, то в другую сторону. Господин Архшим вообще любил это слово — «изящный». Когда во время движения тот или иной цветок выходил вперед, то ему положено было станцевать совсем маленький, свой собственный танец.
Самое удивительное — к спектаклю уже приготовили костюмы. И нас вскоре повели на примерку, вместо урока музыки. Костюмер объяснил нам, что все было сшито раньше, потому что, оказывается, этот спектакль уже шел в Театре пятьдесят лет назад. Лил выдали белый костюм, и в нем она казалась маленькой феей или и правда живым цветком. У меня костюм был черный, почти под цвет волос. Я даже подумала, не выбрали ли меня именно за цвет волос, а не за умение танцевать. А изображала я черный ландыш. Я танцевала после Лил — для контраста, как объяснил постановщик.
Когда мама через неделю пришла за мной, я сразу же, в вестибюле, рассказала ей про спектакль. Мама очень обрадовалась и начала расспрашивать, большая ли роль. По дороге я все ей рассказала. Очень весело было описывать танцевальный костюм — кроме платья еще нам полагались маленькие шляпы в виде перевернутых цветов. Моя, ландышевая, выглядела каким‑то гномьим колпачком, как и у Лил.
— И когда балет пойдет на сцене? — спросила мама.
— Должен пойти между пятой и седьмой неделей учебы. Так Архшим говорит. В месяц Долгих Дождей должна быть премьера.
Когда мы пришли домой, мама обняла меня.
— Как же я рада за тебя! Ты ведь только начала учится, и вот — уже будешь выступать.
— А может быть, это из‑за цвета волос? Им нужен был черный ландыш, вот и…
— Не думаю, ведь если бы ты плохо танцевала, они бы нашли другую девочку и просто покрасили бы ей волосы или надели парик. К тому же, наверняка еще есть девочки с темными волосами — Стелла, например.
— У нее волосы светлее моих, и, самое главное, она слишком высокая — она бы выделялась среди остальных.