Глава 2
Однажды, хоть за окном было мутно и непроглядно от валившего снега, мама достала мою весеннюю одежду — юбку и две кофты, платье, легкий плащ. Велела примерить. Все сидело на мне ужасно — оказалось слишком коротко и (я очень похудела) широко. Несколько вечером мама ушивала вещи в боках и талии, надставляла подолы и рукава. В одну из ночей, когда я уже засыпала, а мама сидела у камина и шила, она внезапно позвала меня:
— Растанна!
— Что? — откликнулась я сквозь дрему.
— Завтра начинается месяц Ледяной Змеи. А в пятый день этого месяца…
— Ну да, у меня же день рождения! — тут сон совсем рассеялся, и я села на кровати.
День рождения… конечно, я в последнюю неделю часто думала, как будем его отмечать, что получу в подарок. Наверно, мама решила его отпраздновать как следует. Это было бы справедливо, ведь у меня не было в этом году праздника Первого Снега. С другой стороны, на многое рассчитывать не приходится — мама еще не отдала все долги.
— Тебе исполнится двенадцать лет. Возраст первого совершеннолетия у эльфов. Как ты знаешь, первое совершеннолетие люди празднуют в тринадцать лет. Второе — в семнадцать. У эльфов взросление идет иначе. И у них есть свой, дополнительный рубеж, отделяющий детство от взрослого мира. Тринадцать лет — тоже ступень, но первая для нас — двенадцатый день рождения.
— Ну да, помню, — тут все радостные мысли и ожидания улетучились. Сейчас, наверно, мама будет говорить не о том, как устроить мой праздник, а о взрослой жизни, обязанностях… Огонь в очаге показался мне слабым и жалким. Из оконных щелей дуло, как будто метель стремилась похитить и развеять по белому свету все тепло. По стене шла длинная трещина. Есть такое выражение «на пороге взрослой жизни». Я так себе и представляю это — как дверь между двумя комнатами и порог. Одна комната — где я сейчас живу. Тут игрушки, детские книги, в углах притаились сказки — невидимки. За стеклом — белая заверть, в ней мчатся серебряные снежные кареты в Ледяной Дворец. А во второй комнате (моя превратится в нее вот — вот) пусто и скучно. Обычные, ничем не примечательные вещи. В углах — тени от огня, от догорающего, плохо греющего камина. Снег заметает улицы, и надо думать, как выкроить деньги на плащ, подбитый мехом, или хотя бы просто на теплый плащ. Кому понравится такая жизнь? Когда я это так представляю, то не хочется взрослеть.
— Ты меня слушаешь, Растанна?
— Я задумалась…
— Будь внимательнее, пожалуйста. Я повторяю — за несколько дней до первого совершеннолетия, иногда за неделю и потом еще день — два, и в саму ночь на день рождения могут сниться странные сны.
— Волшебные, да?
— Ты же знаешь, — тон у мамы стал строгим, почти суровым, — что эльфы, кроме темных, не все и не всегда способны на волшебство. И я не хочу больше слышать об этом.
— Ну, хорошо, не буду…
— Итак, сны. Они могут быть странными, непонятными, вещими или обманными. Иногда такие сны предостерегают или предсказывают будущее, иногда — открывают прошлое. Они могут сильно напугать. Ты должна быть готова к таким сновидениям. Если сможешь, запомни и расскажи мне… А теперь спи, уже очень поздно.
Взрослая жизнь сразу показалась мне не такой уж неприятной — значит, в ней есть такая отличная вещь, как особенные сны…Мама замолчала, а я завернулась в одеяло и стала задремывать, глядя на веселый оранжевый огонь в камине, только помечтала напоследок, что хорошо бы уже сегодня мне приснился бы какой‑нибудь вещий сон…
Утром я не вспомнила о маминых словах. Прибрала комнату, порешала задачи по арифметике. Почитала учебник по истории. А когда все сделала, села вырезать узоры и цветы из серебряной бумаги — теперь мама покупает хороший чай, положенный в серебряную обертку, а не дешевый, который насыпают в кульки из коричневой шершавой бумаги.
Вечером сидела у окна, смотрела на снег, на каменный корабль и мечтала. И тут вдруг вспомнила о мамином предупреждении и испугалась. Что, если прошлой ночью мне уже начали сниться вещие сны, но я все забыла? Я решила каждое утро обязательно вспоминать приснившееся. А еще лучше — сразу рассказывать маме. Тогда наверняка ничего не упустишь. Но пока никакие волшебные сны я не видела — ни этой, ни следующей ночью, ни вообще всю неделю.
В один из дней ко мне пришла в гости Гиласса. Как я уже говорила, она тоже была эльфийка, и, хотя раньше мне это было неважно, сейчас я хотела с ней поговорить именно об эльфийских делах. Гиласса старше меня на месяц, поэтому ей наверняка уже снились сны совершеннолетия.
— К тебе можно? — спросила она, когда я открыла дверь.
— Да, конечно, проходи, — я помогла Гилассе снять теплый плащ, снизу мокрый от снега.
Она повесила плащ на крючок и прошла к камину, присела на корточки, протянув руки к огню. Я подвинула ей скамеечку, сама села напротив нее на стуле. Гиласса откинула тонкую светлую косу и взглянула на меня снизу вверх:
— Ты скоро пойдешь в школу?
— Через неделю, думаю.
Я налила в чайник воды и повесила его над огнем. Гиласса попыталась помочь мне, но для нее наш большой чайник был тяжеловат. Мы слушали, как начинает ворчать закипающая вода, и Гиласса рассказала мне школьные новости: кто с кем в нашем классе из девочек сейчас дружит, кто с кем рассорился, рассказала о смешных случаях на уроках.
И вот, наконец, я решилась и спросила ее:
— Послушай, у тебя ведь уже было первое совершеннолетие?
— Да, конечно. Я говорила тебе, помнишь, и про подарки рассказывала. Жаль, что ты болела, было весело…
— Ну, а сны? Снились?
Гиласса замолчала, немного нахмурилась, опустив голову.
— Да, только ведь, как ты думаешь, рассказывать их, наверно, нельзя?
— Наверно, нельзя… Но, может быть, все‑таки расскажешь хоть что‑нибудь? Не все сны, конечно.
— Если не все… Ну, хорошо, слушай. Только один расскажу. Представь себе, я видела дом, небольшой, деревенский, он побелен белой краской, и изгородь есть, и плющ по стене. Я вхожу, и там внутри все, каждый уголок, в солнечном свете, веселом и ярком. Там так весело, спокойно, правда, что там внутри, я подробно не разглядела, но хотела бы там жить всегда. Знаешь, это самый хороший сон за всю мою жизнь. Но что это значит — я не поняла.
— Даа… — сказала я задумчиво. По — моему, ничего особенного. Ну, что это за вещий сон…
Больше Гиласса ничего не рассказала, хотя мне бы очень любопытно было узнать о других ее снах. Наверно, ей хотелось бы, чтобы я удивилась этому ее сну или хоть что‑нибудь сказала — но притворяться мне неприятно, поэтому пришлось промолчать.
Вечером долго не могла уснуть, лежала, натянув одеяло на голову и смотрела, как мама ищет нитки нужного цвета, перебирает клубки в круглой железной коробке, где мы держим все для рукоделья. Пальцы у мамы тонкие и длинные, она берет то красный моток, то синий, но думает о чем‑то своем. Я знаю, что шьет она только по необходимости, на самом деле, совсем не любит рукодельничать. Мама любит играть на пианино, читать… Я смотрела на ее лицо, освещенное слабым сиянием свечи. Неожиданно подумалось вот что: хоть я знаю свою маму всю жизнь, но на самом деле… Она как будто айсберг, такой, как на картинке в учебнике — белая сверкающая верхушка, а сам он ушел в темную воду и никому не виден. Или лучше сравнить с таинственным замком, все на него смотрят и как будто знают, что он такое, но в нем множество коридоров, скрытых лестниц, комнат, потайных комнаток, а что в них — неизвестно никому. Начала засыпать, и тут пришла еще одна мысль, но не моя, а как будто кем‑то подсказанная — каждый человек таков, только одни похожи на прекрасные дворцы со множеством тайн и запрятанных сокровищ, другие — на дома с пыльными чердаками или подвалами с крысами; а есть люди, похожие просто — напросто на комод с двумя или тремя ящиками, да и то пустыми.
На мой день рождения мама попросила выходной. Я проснулась, когда было еще темно, едва ли больше семи утра. Но в комнате было тепло, в ведерке около камина — доверху насыпан уголь. На столе стояли две «праздничные» чашки — синяя с красной розой и зеленая с белой лилией, пахло сладким пирогом. А на стуле рядом с кроватью лежали подарки — книга и новая, светло — голубая кофточка. Мама поздравила меня и разрешила почитать в постели, пока печется праздничный пирог, а потом — выйти к столу прямо в ночной рубашке, только кофту надеть. Она приготовила кофе и поставила круглый горячий пирог с вареньем. Какой же он был вкусный! Но лучше пирога и горячего кофе было то, что мы могли долго — долго, не торопясь, сидеть за столом и разговаривать о разных вещах.