Рунния рассказала, что ищут того, кто испортил декорации, расспрашивают всех подряд, но едва ли найдут. Никто ничего не видел, не слышал… Я с самого начала думала, что так будет. Вот и с Лил было также — никого не нашли. Потом девочки ушли, и больше уже никто, кроме госпожи Ташшим не приходил, а она заглядывала совсем ненадолго, когда приносила еду. Из книг, принесенных Тийной, я выбрала повесть «Узница Риефльфарсской крепости». И скоро меня затянуло повествование о чужих злоключениях, коварстве, дружбе… Вот так, с лекарствами и книгами, прошла почти неделя. Пришло письмо от отца, он писал, что через две — три недели приедет. В ответ написала отцу про ногу, но не рассказала, что это подстроили специально, и то, что нога болит, тоже умолчала, тем более, она и в самом деле уже поменьше болела.
Один раз, когда давали спектакль и сестра ушла, прикрутив рожок и строго — настрого велев мне в положенное время задуть свечу, в лазарет прокрался Дорхолм. Принес круглую шоколадку с нарисованным на обертке веселым розовым замком. Мы немного поговорили о том, о сем. Дорхолм очень жалел меня и старался развеселить. В конце концов, не важно, что он маленький и лопоухий (да и не слишком заметна его лопоухость), зато он — настоящий друг.
Через неделю пришел наш театральный доктор, осмотрел ногу и разрешил вставать, только велел пользоваться тростью — он ее и принес. Я понемногу начала вставать, выходила в коридор, ведущий от лазарета в обеденный зал и библиотеку. Один раз даже сходила в библиотеку и взяла книгу — хотела побольше, но не смогла унести одной рукой. Госпожа Ташшим разрешила мне ходить в обеденный зал, только чай она приносила в лазарет. Пришло еще одно письмо от отца:
«Здравствуй, Растанна!
Очень жаль, что так получилось у тебя с ногой, старайся выполнять все, что говорит врач. Надеюсь, это действительно не так опасно, как тебе сказала. Коль уж так вышло, увезу тебя сразу, как приеду, не будем ждать до лета, раз тебе все равно не разрешат танцевать. А уже в Фарлайне мы с тобой сходим к хорошему врачу, которого я давно знаю, пусть он посмотрит твою ногу. Я попробую быстрее закончить свои дела и вернуться в Тиеренну. Я очень переживаю за тебя, пожалуйста, будь осторожна».
Дальше он подробно написал о своих приобретениях, о дорожных впечатлениях — наверно, старался отвлечь меня от тоскливых мыслей и от скуки. Я спрятала письмо в ящик тумбочки и снова взяла книгу. После ужина почитала еще немного, а потом госпожа Ташшим зашла, велела выпить лекарство и погасила свет — она сегодня собиралась пойти посмотреть второй акт спектакля и не хотела, чтобы я читала в неположенное время.
Я некоторое время лежала, слушая, как где‑то в глубине коридора затихают далекие шаги последних, задержавшихся в библиотеке читателей. Смотрела, как ложатся на старенький половик и стены бледные лунные полосы. Конечно, я могла бы встать и зажечь газовый рожок, а потом погасить его, чтобы госпожа Ташшим, вернувшись, решила, что я уже уснула. Но мне не хотелось вставать и понемногу клонило в сон.
Глава 19
Я проснулась в середине ночи. Несколько секунд пыталась осознать, как всегда, когда прерывается глубокий сон, где я, сколько времени. Часов в больничной палате не было, но, несомненно, сейчас — глубокая ночь. Не слышно за окном ни единого звука — ни экипажей, ни далеких голосов. Тишина и в коридоре. Ярко светила луна.
Ужасно хотелось спать, и все же было странное чувство — что спать нельзя, нужно подождать… Я не знала чего, но понимала, что сейчас непременно произойдет что‑то. Я села в кровати, натянув одеяло повыше. Дрова в печке догорели, только еле — еле светились тусклые багровые щели дверцы, тепло уходило из комнаты. Где‑то, наверно в комнате госпожи Ташшим, дважды пробили часы.
Внезапно очень захотелось пить, появилось какое‑то странное, тоскливое, тянущее чувство. И еще я ощутила легкость, как будто ничего не вешу и сейчас взлечу. Откуда‑то донесся запах свежей травы, молодых листьев, повеяло тонко — тонко, словно и не запах, а намек на него, но я его почувствовала.
Что‑то начало изменяться, хотя я не могла бы сначала объяснить — что. Как будто сюда вторглась совсем другая жизнь, другое пространство. А время не то застыло, не то стало медлительно — вязким, двигаясь по каким‑то иным, неизвестным законам.
Внезапно я заметила, что стена напротив медленно освещается светом, идущим непонятно из какого источника. Страшно совсем не было, только появилось ощущение, что сейчас происходит что‑то необычайно таинственное и очень важное. Стена исчезла, вместо нее был только свет. Вот в нем наметились какие‑то контуры, разноцветные пятна…
Я вылезла из кровати, надела домашнее платье и, стараясь не переносить вес на больную ногу, пошла вперед. Передо мной висела лестница, как будто сделанная из света или из тумана — она спускалась вниз, и, чем дальше, ступеньки становились темнее, плотнее, на них были видны трещины, как на самых обычных деревянных ступеньках. А дальше, внизу — некое пространство, а стены и пол лазарета полностью исчезли. Это уже совсем не Театр. Все там было как будто игрушечное, хотя казалось совершенно настоящим. Наверно, потому, что находилось очень далеко, оно и виделось совсем маленьким.
С того места, где я стояла, показывался только небольшой кусочек этого чудного мира. Деревянные домики, от них отделено стеной голубое озеро, а по нему среди крохотных круглых желтых кувшинок плавают крохотные утки. Тут и там ходили какие‑то игрушечные человечки. Нельзя не посмотреть на такое поближе.
Я потрогала ногой верхнюю ступеньку. Она оказалось твердой, на нее вполне можно было наступить, а о перила, выступающие из клубящегося тумана, — опереться. И я стала спускаться по лестнице. На третьей ступеньке оглянулась — с комнатой ничего не произошло, она не исчезла, это меня успокоило. Через еще несколько ступенек снова посмотрела назад: комната лазарета стала меньше, в ней появилась такая же игрушечность, как и в том пейзаже, что внизу. Остывающая печка, незастланная кровать, книги на тумбочке.
А вот то пространство, куда я спускалась, наоборот, становилось все более настоящим, люди и предметы увеличивались до привычного размера. Из моей комнаты показывалась только часть этого огромного мира. Сейчас стало понятно — он очень большой, может быть, не такой, как настоящий, и все же…
Все пространство этого мира было разделено непрерывными стенами, а может, всего лишь одной бесконечно длинной стеной, которая шла не ровно, а как будто по множеству ломаных линий, то под прямым углом сворачивающих в сторону, то переламывающихся странным зигзагом. Город — лабиринт, вот что это такое, поняла я. В стенах тут и там показывались проломы, которые, наверно, сделали местные жители, чтобы сократить расстояние. Стены делили город на длинные узкие улицы или небольшие уютные дворики, выстроенные без всякого разумного плана, просто бестолково. Они образовывали просторные площади или заводили в тупик. Серые, шероховатые, кое — где позеленевшие ото мха. А на некоторых вился темный, влажный от тени и прохлады плющ с широкими листьями. Но самое странное — в каждом ответвлении лабиринта находилось нечто, непохожее на то, что было через стену. В каждой части или улочке лабиринта обитало особенное, отличное от прочего.
Домики, показавшиеся такими милыми сверху, расположившиеся на трех улицах, и чудесное озеро — это все занимало очень небольшую часть лабиринта. Я задержалась на середине лестницы, чтобы рассмотреть все с высоты. Теперь было ясно, что внизу — некое странное место, где стояли или лежали, разбитые, какие‑то статуи и плиты, забросанные кое — где сухими ветками, нападавшими с деревьев, замшелые, серые от дождей и пыли. Еще можно было разобрать лица статуй, каменные плащи, каких‑то несуществующих на самом деле зверей, буквы, хотя, может быть, и просто трещины на плитах, лежавших между статуями или прислоненных к стенам.
За стеной в тупике — дворик и рощица, разноцветные невысокие деревья и кусты, почему‑то казавшиеся плоскими, как декорации, раскрашенные с двух сторон, очень яркие и почему‑то почти прозрачные, желтые, розовые, зеленые и голубые. Они что‑то напоминали — веселое и доброе, и я решила обязательно подойти к ним потом поближе. В тупике, с другой стороны от старых статуй, был как будто чулан, только открытый, без крыши. Там на земле валялись корзины, какая‑то старая одежда, порванные книги, несколько париков, какие принято было носить в прошлом веке, теперь припудреные пылью. Мне показалось, что все эти предметы положены там не случайно, просто потому, что не нужны или сломались, что между ними есть какая‑то связь, но угадать ее не смогла.