— Глаукс милосердный, нет, конечно! Там живет призрак рыбного филина по имени Симон. Твой отец убил его много лет тому назад, — сказал Гортензия.
— Как это произошло? — спросил Нирок, чувствуя предательскую тошноту в желудке.
— Ужасно, — заговорил Туп. — Видишь ли, Симон был пилигримом. Он прилетел сюда из обители Глаукса что в Северных царствах, чтобы делать добро, помогать слабым и беззащитным. Твой отец Клудд потерпел поражение в стычке с воинами Га'Хуула и был тяжело ранен. Его маска расплавилась от жара и, видно, причиняла ему невыносимые страдания. Короче, отец твой совсем обессилел и камнем рухнул в это озеро… Но Симон, на свою беду, спас его, перенес в свое дупло и выходил…
— А потом Клудд убил этого Симона? Три неясыти молча кивнули.
— Но почему? Зачем убивать того, кто тебе помог?
Туп переступил на ветке, подался вперед и впился своими желтыми глазищами в черные глаза Нирока.
— Потому что он был жесток и безумен! Клудд хотел, чтобы все думали, будто он погиб, а Симон знал правду и был ему помехой, — Туп помолчал, а потом добавил: — Теперь Клудд тоже мертв.
— Зато его мать живехонька-здоровехонька! — ухнул Красавчик. — И даже нанимает солдат и кузнецов. Говорят, она хочет заполучить огненные когти.
— Гвиндор отказался ей помогать, — покачал головой Туп.
— Гвиндор? — встрепенулся Нирок. — Я знаю Гвиндора! Это он первый сказал мне, что я не такой, как мои родители.
— Может, так оно и было, — покачал головой Туп. — Но сейчас Гвиндора здесь нет, а значит, некому замолвить за тебя словечко. Гвиндор отправился в Далеко-Далеко.
— Может быть, и тебе туда отправиться? — задумчиво протянул Красавчик. — Там никто не спрашивает, кто ты такой и откуда. Там всем друг на друга наплевать.
— Да-да, это отличное место для изгнанников вроде тебя! — подхватил Гортензия.
— Для изгнанников вроде меня, — еле слышно повторил Нирок.
«Так значит, вот кто я такой? Изгнанник! Выходит, я всю жизнь буду чужаком? Изгнанником, обреченным жить на краю света, среди свирепых и жутких созданий, которым нет места ни в одном совином царстве?»
Неужели в этом и заключалось предназначение Нирока? Неужели это и есть единственный итог так называемой свободы воли? Желудок у Нирока задрожал от горечи.
Он был так расстроен, что даже не заметил, как неясыти молча поднялись с ветки и улетели.
Три унылых дня Нирок проспал в пропахшем рыбой дупле, когда-то принадлежавшем пилигриму Симону. А на охоту отправлялся в густых лиловых сумерках перед самым рассветом, в самое мрачное и зловещее время, которое совы называют «объедками ночи».
До сих пор Нирока поддерживала только надежда. Он рассчитывал, что великое путешествие, предсказанное ему добрым скрумом пятнистой совы, будет путешествием на остров Хуула посреди моря Хуулмере.
Но Великое Древо Га'Хуула, на котором жили самые доблестные и благородные совы на свете, было полной противоположностью страны Далеко-Далеко!
Почему же он обречен на изгнание в эти бесплодные земли с их извергающимися вулканами и огромными стаями четвероногих чудовищ, отверженных цивилизованным миром?
Нирок ужасно устал от своих бесконечных вопросов, на которые не знал ответа.
В один прекрасный день он вылез из дупла, слетел на берег озера и заглянул в водную гладь. Медленно поднимавшееся над горизонтом солнце окрашивало воду бледно-розовым светом.
Нирок молча смотрел на свое отражение. Он был совершенно не похож на свою мать!
«Неужели я — это не только перья и кости? Но тогда кто же я такой?»
Внезапно он понял, что всегда знал ответ.
«Пусть в моих жилах течет кровь моих родителей, но у меня другой желудок, другой разум и другое сердце! Моя мать исторгла на свет яйцо, из которого я появился на свет, но я — не сын своей матери и не сын своего отца. Я — гораздо больше. Я знаю это всем своим сердцем и всем желудком. Я отвергаю все, что есть в моей матери и все, чем был мой отец. Отныне у меня нет родителей. И нет дома. Я — это только я. И я больше никогда не назову себя Нироком. Отныне у меня нет имени».
Ядовитые гости
Все эти дни Нирока не оставляло ощущение, будто кто-то украдкой за ним подглядывает. Он почувствовал это сразу же, как обосновался на старом платане. Даже когда Нирок сидел у озера, еле живой от горечи и отчаяния, донышком желудка он ощущал на себе чей-то внимательный взгляд. Правда, в тот момент он чувствовал себя таким несчастным, что ему было все равно.
Вернувшись на свой платан, Нирок заметил в глубине своего дупла какое-то странное зеленое свечение. Он осторожно просунул голову внутрь — и ахнул от изумления. С потолка свисали, цепляясь хвостиками за выступ коры, две светящиеся, ярко-зеленые змеи. «Домашние змеи?»