Тут Аристон наконец положил козленка на землю и припустил еще быстрее. Может, ему повезет и он добежит до какого-нибудь поля на окраине Спарты? В это время года владельцы обычно бывают там – принимают работу. Если так, то он спасен. Периэки не осмелятся убить его в присутствии другого спартанца. Но вдруг хозяина на участке не окажется? Вдруг там будут только илоты? Они же грубее скотины, за которой им приходится ухаживать, и втайне ненавидят своих господ!
Аристон боялся об этом даже подумать. Он вообще сейчас старался не думать. Все его мысли и ощущения свелись к одному – к ударам загнанного сердца. И тут над головой Аристона просвистел сначала один камень, потом второй… Ему стало дурно, он споткнулся. Периэки вытащили из-за пояса пращи и размахивали ими над головами, посылая вдогонку Аристону целый шквал камней. А надо сказать, периэки мастерски владели пращой, чуть ли не лучше всех на свете, так как спартанцы, наложившие на них разные повинности требовали в том числе, чтобы периэки служили спартанскому полису, и в военное время создавали из них легко вооруженное войско. Не позволяя периэкам носить тяжелое оружие, спартанцы обучили их метать дротики, стрелять из лука и, главное, из пращи.
От страха Аристон почти летел вниз по склону горы. На ногах его словно оказались сандалии Гермеса. Он начисто позабыл про боль, терзавшую грудь, и бежал быстрее, чем когда-либо в своей жизни. Но все напрасно! Мчавшийся вслед за ним косматый тупица периэк неожиданно остановился, взмахнул над головой кожаной пращой и – раз, два, три! – отпустил одну из двух веревок. Белый камень, вылетевший из пращи, на мгновение перекрыл периэку видимость. Затем траектория его полета неумолимо совпала с движением спартанского юноши. В голове у Аристона полыхнул красный пожар. Бессмертный Зевс принялся метать громы и молнии на далеком Олимпе. А потом у ног Аристона разверзся Тартар. Из его груди вырвалось что-то похожее на вздох, и он провалился глубже в темноту, в пустоту, в кромешную ночь.
Он пришел в себя от толчка. Голова ужасно болела. Впрочем, запястья, колени и лодыжки болели не меньше. Аристон открыл глаза. Лучи полуденного солнца вонзились в них, словно добела раскаленные копья. Он зажмурился, но свет пробивался сквозь веки, глаза жгло, перед ними плясали красные круги. Толчки и тряска продолжались. Казалось, Аристон раскачивался всем телом. Потом тень от скалы упала на его лицо, и повеяло блаженной прохладой.
Аристон опять открыл глаза. И мгновенно понял, почему ему так больно. Периэки привязали его, точно убитого кабана, к жерди, сделанной из ствола молодого деревца. Двое самых рослых мужчин несли жердь на плечах. Они тащили Аристона вверх по козьей тропе. И внезапно юноша почувствовал, что больше не в силах вынести всего этого: зверской боли в голове, мучения, которое причиняли ему кожаные путы, впивавшиеся в тело, толчков и тряски, пустоты в желудке, смертельного спазма измученных легких и, главное, запаха, исходившего от селян. Он повернул голову набок, и его вытошнило прямо на каменистую землю.
– Ха! – хмыкнул один из периэков. – Даже богов рвет желчью! Лучше побереги эту мерзость внутри, спартанец. Она тебе еще пригодится.
Аристон ничего не ответил. Во-первых, он с трудом понимал речь горца, поскольку периэки говорили на ахей-ском диалекте, который был древнее языка Гомера. По сравнению с периэками дорийцы были чужаками, пришлыми, они захватили долины Лаконики; отчасти поэтому покоренные племена так ненавидели все спартанское. А во-вторых, Аристон судорожно соображал, как бы удрать от горцев. Он их по-прежнему боялся, однако страх перестал владеть всем его существом. В этом сказывалось преимущество спартанского воспитания. Оно вообще имело много преимуществ: и в физическом плане, ибо гомойои, или равные, как себя называли граждане Спарты (имея в виду, что они равны между собой, поскольку их превосходство над другими народами – и эллинами, и варварами – считалось само собой разумеющимся), были значительно сильнее любого врага, который мог встретиться на их пути, и в плане духовном, ведь спартанцы всегда оказывались гораздо умнее, хитрее…
– Или безжалостней, ибо вообще-то они глупы, как ослы, и страшно твердолобы, – насмешливый голос дяди Ипполита врезался Аристону в память. – Мы прекрасно обучены искусству лицемерия, коварства и предательства. Попомни мои слова, мальчик: я лучше буду рабом в Афинах, чем одним из соправителей Спарты.