- Согласны! - завизжал он, его тоненький голосок дрожал от возбуждения. - Согласны! Согласны! Согласны!
- Ну а ты, Пандор? - осведомился Аристон. - Подумай, над сколькими беспомощными плачущими мальчиками-рабами сможешь ты надругаться с такими деньгами! А ты, Брим. Да ты сможешь купить все публичные дома Пи-рея, завсегдатаем которых являешься. Ну так что скажете, о благородные господа? Разве ваша честь не стоит этого серебра? Разве таких тварей, как вы, нельзя купить? Достаточно одного вашего слова, и мы подпишем эту бумагу, чтобы вы в дальнейшем от него не отказались - ибо ваше слово, по моему глубокому убеждению, стоит ровно столько же, сколько и ваша честь. Ну что, калокагаты, софруны,
променстры - благородные изысканные сводники, - что вы на это скажете?
Хрисея уже рыдала навзрыд.
- Отец! - всхлипывала она. - Брим! Халкодон! Не надо! Не подвергайте меня такому позору! Я умоляю вас! Не надо!
Но они даже не взглянули на ее страдальческое заплаканное лицо; их взор не мог оторваться от этого звенящего, сверкающего серебряного потока, льющегося в чашу весов.
- Согласны, - прошептали они. Затем голоса их зазвучали все громче и громче. - Да, о великие боги! Клянемся Зевсом Громовержцем, мы согласны!
Спустя месяц после той роковой ночи, Хрисея подошла к его кровати. Она присела на ее край и пристально посмотрела на него; ее глаза сверкали, как молнии, на ее неподвижном мертвенно-бледном лице.
- Ты когда-нибудь собираешься использовать то, что купил? - прошептала она. - Этот кусок плоти, из которого, как я слышала, мужчины умеют извлекать для себя наслаждение? Вот я вся перед тобой. Я принадлежу тебе. Ты щедро заплатил за меня. И я не вправе лишать тебя удовольствия, которое ты приобрел за такие деньги. Ну так бери же свою рабыню, свою наложницу. Аристон! Сорви с нее одежду! Растерзай ее плоть! Навались на нее! Торжествуй! Надругайся!
Он печально улыбнулся ей.
- Хрис, - сказал он, - ты ничего не понимаешь.
- Чего я не понимаю?
- Самого главного. Видишь ли, женщину нельзя купить. Даже самую последнюю порну. Те, кто ходят к шлюхам, просто обманывают себя. Жалкое притворство, грубую подделку - вот все, что они получают вместо любви. От тебя мне этого не нужно. Мне не нужно даже наслаждений - я имею в виду для себя одного. Ибо любовь может быть только взаимной, или это не любовь. Я готов ждать - годы, вечность, если понадобится, пока ты не придешь ко
мне сама и не принесешь мне в протянутых руках свое сердце. И я увижу нежность в твоих глазах. И тебя охватит желание, перед которым померкнет моя собственная страсть. Да, я хочу, чтобы ты подарила мне свое тело, но вместе с ним я хочу получить и твою душу. И я хочу отдать тебе всего себя - и тело, и душу. Я хочу, чтобы ты никогда не поднималась с нашего ложа, не испытав высшего блаженства, не получив наслаждение гораздо большее, чем мое.
Ее огромные раскосые, как у лани, глаза широко раскрылись от удивления.
- Но это же невозможно! - воскликнула она. - Женщины не могут...
- Много ли ты в этом понимаешь? - перебил ее Аристон. - Может, хочешь попробовать?
Она смотрела на него не отрываясь. Он видел судорожное биение пульса на ее тоненькой шее, у самого горла.
- Да, - выдохнула она, - о боги, да!
Но утром, когда он проснулся, ее не было рядом с ним. Он вскочил с постели, охваченный невыразимым ужасом. Неужели она опять...
В этот момент он услышал ее голос. Он рвался ввысь, как восходящее солнце, наполненный светом, теплом, радостью. Она пела песнь любви, которую хор исполнял в "Антигоне" Софокла:
Эрос, бог всепобеждающий, Бог любви, ты над великими Торжествуешь, а потом, Убаюканный, покоишься На ланитах девы дремлющей, Пролетаешь чрез моря, Входишь в хижину убогую. Ни единый в смертном племени, Ни единый из богов,
Смерти чуждых, не спасается, Но страдают и безумствуют Побежденные тобой.
Затем дверь открылась, и она вошла, протягивая ему маленькую чашу.
- Что в ней? - спросил Аристон.
- Немного козьего молока, хлебных крошек - и все мое сердце, - сказала она.
Глава XX
Врач Офион протянул чашу Хрисее. - Выпей-ка это, - мрачно сказал он. Это поможет тебе уснуть.
Хрисея взяла чашу пальцами, похожими на когти какой-то хищной птицы. Ее голос совершенно охрип от рыданий.
- И так каждый год! - всхлипывала она. - Скажи мне, мой добрый врач, неужели я никогда, никогда не смогу...
-... родить живого ребенка? - закончил за нее Офион. Он бросил взгляд на Аристона, молча стоявшего у окна, и, казалось, внимательно разглядывавшего что-то во дворе. В его позе, во всей его поникшей, согбенной фигуре было нечто такое, что тронуло сердце лекаря. Он решил сказать правду. Но правда ли это? Он хорошо знал, что в его профессии невозможно было утверждать что-либо с полной уверенностью.
- Думаю, что нет, госпожа Хрисея, - медленно произнес он. - До сих пор боги были благосклонны к тебе. Я имею в виду то, что у тебя каждый раз в течение первых трех месяцев случается выкидыш, который, вполне возможно, спасает тебе жизнь. Принимая во внимание твое телосложение, узость твоих чресл и бедер, я нисколько не сомневаюсь, что попытка произвести на свет девятимесячного ребенка окажется для тебя роковой.
Аристон повернулся к врачу.
- Ты знаешь это наверняка, Офион? - спросил он. Офион тяжело вздохнул.
- Если бы ты был просто моим пациентом. Аристон, я бы,не задумываясь сказал "да". Но ты еще и мой друг, и мои чувства к тебе заставляют меня быть полностью правдивым. Я не знаю этого наверняка. В искусстве врачевания никогда ничего нельзя знать наверняка. Если врач утверждает иное, значит, он лжет.
- Значит, значит, - прошептала Хрисея, - у меня все-таки есть надежда сохранить плод, родить живого ребенка и...
- Не все сразу, моя госпожа, - прервал ее врач. - Ну, что касается сохранения плода, то в этом сомневаться не приходится. Все, что для этого нужно, так это при первых признаках беременности лечь в постель и не вставать с нее все девять месяцев; главное - не ходить и не делать резких движений, связанных с физическими усилиями.
- Да благословит тебя Эсхил! - воскликнула Хрисея.
- Подожди. Сказав то, что я сказал, должен добавить, что не советую тебе этого делать. Для женщины столь хрупкой, с неразвитой фигурой, родовые схватки могут стать ужасным испытанием. Боюсь, что ребенок погибнет, прежде чем появится на свет; думаю, что и ты, скорее всего, не сможешь перенести такие роды.
- Но ведь ты только так думаешь, - с надеждой сказала Хрисея. - Ты же не знаешь этого наверняка.
- Да, ты права. Шанс у тебя есть. Крохотный шанс. Но ОЕ столь мал, что разрешить тебе воспользоваться им - значит фактически совершить убийство. Так что я настоятельно рекомендую тебе, моя госпожа, любой ценой избежать беременности. Ты обещаешь мне это?
- Нет, - холодно произнесла Хрисея.
- Почему же?
- Мой брат умер, не оставив наследника. У него не было сына, чтобы совершить погребальный обряд. И теперь я должна родить мальчика, его племянника, который и принесет жертвы богам. Иначе его тень будет вечно бродить меж двух миров, бездомная и неприкаянная.
- Клянусь Аидом, повелителем Тартара! - взорвался
Офион. - Я не желаю слушать весь этот вздор, моя госпожа! Аристон, мой бедный друг, выйдем на минуту! Они вышли во внутренний двор.
- Она одержима этой идеей, не так ли? - спросил лекарь.
- Да, - сказал Аристон, - с тех пор как Данай погиб при этом ужасающем разгроме у стен Сиракуз.
- Если он в самом деле погиб, - возразил Офион. - Ты не можешь быть полностью уверен в этом.
- Все пленные уже вернулись. Большинство из них не позднее, чем через семь месяцев после нашего поражения. Я как раз был в пещере Еврипида, когда они пришли, чтобы поблагодарить его.