— Соблаговолите сказать, что я здесь делаю и по какому праву эти люди похитили меня! — воскликнул он, вскакивая на ноги.
— Сядьте, господин Тремэн, — устало вздохнул мужчина. — Ведь таково ваше имя, не правда ли?
— Вам известно больше, чем мне, потому что я вашего имени не знаю, — сквозь зубы процедил Гийом.
— Я обязательно вам его назову, как только мы проясним некоторые ваши действия.
— Мои действия? Что такого необыкновенного я сделал? Я приехал в Париж по делам.
— Остается узнать, по каким именно.
— Позвольте мне сказать вам, что это вас не касается! Я не вижу ни единой причины отвечать на вопросы человека в домашнем халате, который без малейшего повода использует против меня невероятное принуждение под предлогом того, что мои дела и поступки необходимо контролировать. Насколько мне известно, вы не Первый консул. У вас не его возраст и не его лицо. И уж тем более вы не Верховный судья Ренье, с которым мне приходилось встречаться. Или вы с тех пор слишком сильно изменились.
Под полуопущенными веками визави Гийома мелькнули искорки гнева.
— Вам, господин Тремэн, следует произносить лишь приличествующие случаю слова. Или вы не хотите найти вашу дочь?
Гийом почувствовал, что бледнеет. Этот человек с ледяным выражением лица задел его больное место. И тут его осенило.
— Чтобы знать, что я ее ищу, вы должны быть дьяволом или… Жозефом Фуше.
Чем больше он смотрел на хозяина дома, тем больше он становился в этом уверен. В памяти всплыли слова Лекульте: бывший министр содержал собственную полицию и сеть шпионов по всей стране. Тонкие губы мужчины сложились в слабое подобие улыбки.
— Вы умнее, чем я думал, — любезно сказал он. — Но позвольте мне предпочесть второе предположение.
— Что вы знаете обо мне и моей семье?
— Многое! У себя в Котантене вы личность известная, и мои службы — то есть мои прежние службы! — всегда интересовались подобными людьми. Итак, о вас. Вас зовут Гийом Тремэн, вы родились в Квебеке 3 сентября 1750 года. После потери новой Франции вы вернулись вместе со своей матерью в Сен-Ва-ла-Уг, на ее родину, где она была убита. Вы чудом избежали смерти и отправились в Индию, откуда вернулись вот уже почти двадцать лет назад с большим состоянием, которое позволило вам построить вашу усадьбу «Тринадцать ветров». Вы женились на молодой дворянке Аньес де Нервиль, вдове барона д'Уазкура. У вас от нее двое детей, Элизабет и Адам. Во время Революции вы сидели тихо. Тише, чем ваша жена. Ее ложно обвинили в том, что она хотела убить Робеспьера. В действительности ее вина заключалась лишь в том, что она участвовала в заговоре с целью похищения из Тампля дофина. Она была казнена 8 февраля 1794 года… Или нам следует сказать 20 плювиоза II года, если пользоваться этим дрянным календарем, который до сих пор в ходу, хотя многие люди в нем путаются? Если бы я в то время знал то, что узнал позже, вам бы не удалось выпутаться. С тех пор у меня появилась глубокая убежденность в том, что в тот момент, когда ваша жена взошла на эшафот, беглец жил в вашем доме. Я не вижу для него других возможностей познакомиться с вашей дочерью. Они тогда были еще детьми, но такого рода привязанность иногда оказывается очень крепкой. Добавлю, что с тех пор в вашей семье появился ваш незаконнорожденный сын, плод вашей любви с леди Аствелл, которого вы привезли из Англии после ее кончины. Все верно?
— За исключением слова «незаконнорожденный». У нас никто его не употребляет. Артур мой сын, и точка!
Фуше положил на стол листок, содержание которого он только что прочел вслух.
— Прошу вас, давайте вернемся к тому, что вас привело в Париж и… сюда…
— Мне нужно было повидаться с моим банкиром.
— Господином Лекульте дю Моле, я знаю. И вы остановились в гостинице «Курляндия». И это совершенно естественно. Вот только куда менее естественно то, что утром вы отправились к гражданину Кормье. Он не банкир и не коммерсант…
— Мы когда-то познакомились с ним при трагических обстоятельствах. Мне захотелось вновь его увидеть…
— Бросив все остальные дела! Или это случилось из-за содержания вот этого письма? И ваше неотложное желание увидеть нынче вечером госпожу Аткинс, роялистского агента, если на то пошло, также связано с содержанием вот этого второго послания, впрочем, мало чем отличающимся от содержания первого письма.