Бывший министр встал из-за стола, обошел его и прислонился к нему, оказавшись лицом к лицу со своим «гостем». На этот раз его глаза были широко открыты.
— Я благодарю вас за честность, господин Тремэн, в которой я нисколько не сомневаюсь. Все сказанное вами подтверждает мои размышления. Если он сошел на берег в Котантене, значит, он прибыл из Англии.
— У меня есть все основания этому верить.
Фуше задумчиво провел ладонью по небритой щеке, пальцы затеребили нижнюю губу.
— Итак, Питт будет разыгрывать две карты: Людовик XVIII… и Людовик XVII! — пробормотал он, размышляя вслух. — Один против другого или один вместе с другим, а Питт оставляет за собой право убрать проигравшего? Не верю, что Питт принимает всерьез второго: слишком молод, слишком неопытен. Граф Прованский старый лис, тщеславный, но хитрый. Англичане определенно интересуются им больше, чем его племянником. Но юнец может внести некоторое разнообразие. Мне очень хочется думать, что его следы обнаружатся возле одного из британцев. Из тех, кто давно обосновался во Франции, явно отрезанный от своей матери-родины, и который пользуется покровительством министра иностранных дел. Господин Талейран-Перигор относится к числу ваших парижских знакомых?
— Не имею такой чести.
— Ваш друг Лекульте, как все финансисты, поддерживает с ним великолепные отношения. Мне бы хотелось, чтобы он вас представил. А вы постарайтесь вызвать у него симпатию, чтобы вас почаще приглашали.
— Вы, должно быть, бываете там постоянно, господин министр!
— Ни в коем случае! Мы искренне ненавидим друг друга. Он презирает во мне бывшего якобинца, а я в нем ненавижу бывшего епископа Отенского, развратного представителя высшей знати. Он один из той троицы, которая убедила Первого консула распустить мое министерство. Когда будете в салоне Талейрана, поищите некоего Квентина Кроуферда. Он шотландец, много лет назад влюбился в королеву Марию-Антуанетту и так и не излечился от этой любви. Он создал ее культ. Вполне вероятно, что свое поклонение он мог бы перенести на сына, которого она обожала.
— Отчего же вы не установите наблюдение за этим человеком? Даже если вы персона нон грата у господина Талейрана, для вас это должно быть просто.
— Будьте уверены, что этим я тоже не пренебрег. Но между тем, что происходит на улице, и тем, что происходит в салоне, огромная разница. Тем более что в дом Кроуферда у меня доступа нет. У него есть несколько слуг, которые чрезвычайно преданы ему. Что-то подсказывает мне, что вы могли бы неплохо поохотиться на улице Бак. Например, хорошо было бы посмотреть, как отреагируют на ваше имя сам Кроуферд или некоторые из его друзей. Что скажете о моей идее?
— Ее надо обдумать, но роль шпиона приводит меня в ужас! — высокомерно бросил Тремэн.
— У вас нет выбора, — резко оборвал его Фуше. — Если вы поможете мне схватить принца, вы увезете вашу дочь домой в полнейшей безопасности. Но если же я найду парочку без вашего участия, или же вы решитесь работать только на себя, мадемуазель Тремэн будет считаться соучастницей заговора и станет государственной преступницей. Она может даже… погибнуть: полицейские такие неловкие!
— Только посмейте это сделать! — прорычал Гийом, сжимая кулаки.
— Успокойтесь и постарайтесь меня понять! В действительности меня больше волнует Талейран, чем принц. Если я смогу перед Бонапартом обвинить его в том, что он защищает врагов нации, я отплачу ему той же монетой. Ну-с, что скажете?
— Сначала ответьте мне на один вопрос: что вы сделали с посыльным господина де Сен-Совера?
— Он в погребе, но цел и невредим, уверяю вас! Этот человек вас интересует?
— Я бы хотел, чтобы вы отпустили его, когда все будет закончено. Он всего лишь верный слуга. Его хозяин нуждается в нем, чтобы выжить. И я хотел бы, чтобы бальи не тревожили. Он инвалид, старик, у него попросили больше, чем он может дать. Позвольте ему закончить свою жизнь с Господом и в своем имении, столько же жалком, как и он сам! Вы можете мне это обещать?
Фуше посмотрел в рыжевато-карие глаза Гийома, сверкавшие от пламени свечей, и вздохнул:
— Если вы окажете мне честь и поверите на слово, то я вам его даю. Через несколько дней я отправлю этого Мореля обратно. Что же до вашего старого «мальтийца», он сможет умереть спокойно, если я больше никогда о нем не услышу, а вы сделаете то, о чем я вас прошу. А теперь вас отвезут обратно в Париж.
Бывший министр трижды дернул за шнур звонка. Почти сразу же появился молодой человек. Одет он был не как лакей, а скорее как юноша из хорошего общества. Стройный, среднего роста, но крепкий. У него было необычайно подвижное лицо. Квадратный волевой подбородок, один уголок рта иронично приподнят. Очень глубоко посаженные глаза, цвета которых было не различить, выдавали в нем охотника, настолько острым был их взгляд. Лицо позволяло предположить, что это человек умный, живой, с некоторой склонностью к насмешкам. Каштановые прямые волосы были причесаны по последней моде. Легкий аромат вербены исходил от безупречно белоснежного белья. Одна его кисть была без перчатки, тонкая, нервная, почти аристократическая.