— Прости меня, — прошептал Гийом. — Ты же знаешь, насколько опасно выводить меня из себя. Я не хотел этого делать!
— Если вам стало от этого легче, я не стану жаловаться.
И снова этот холодный, отстраненный, высокомерный тон! Тремэн разочарованно пожал плечами.
— Ты упрямее мула. Но все же выслушай меня. Я клянусь жизнью твоих братьев, что ни с кем не говорил о нашей встрече. Атака, жертвами которой вы стали, была инициирована полицейскими, которые следили за поместьем Кроуферда из соседнего владения, откуда предварительно вывезли хозяев. За вами наблюдали с верхушек деревьев. Впрочем… Подумай хоть немного! Каким образом я мог убедить этих людей арестовать лишь тебя и позволить убежать более важному персонажу? А ведь он сбежал, оставив тебя в руках ищеек!
Маленькое холодное личико вдруг осветилось радостью.
— Он действительно смог от них ускользнуть? Эти люди не схватили его?
— Нет. Он еще бегает. Возможно, это ненадолго, но пока он свободен. Тебя взяли одну… Хотя нет, был еще один какой-то сообщник. Все остальные ускользнули!
— А Кроуферды? Их тоже арестовали?
— Нет, они пользуются высоким покровительством. Кроме того, им очень повезло, что их особняк расположен довольно далеко от летнего домика. И потом полицейские действовали по приказу бывшего, а не действующего министра. А так как эти двое воюют между собой, результат получился плачевный. Господину Талейрану это не понравилось.
Элизабет вздрогнула.
— Вы знакомы с Хромым дьяволом?
— Благодаря ему ты сейчас здесь, со мной. Днем он отвез меня в Сен-Клу, познакомил с Первым консулом, который соблаговолил увидеть в твоей эскападе всего лишь одну из тех глупостей, которые совершают молоденькие девушки…
— Проклятие! — с легкой усмешкой воскликнула Элизабет. — Меня освободил сам Бонапарт! Какая слава! Ему известно, кто я такая?
— Ты сошла с ума? Мы поостереглись упоминать о твоем замужестве, — сказал Гийом, понизив голос. — Так захотел Талейран. И не без причины: как бы он стал просить у консула помилования для так называемой королевы Франции? Ты бы осталась в тюрьме до конца жизни!
В карете повисло молчание. Опершись головой о подушки, Элизабет закрыла глаза. Через некоторое время она прошептала:
— Тюрьма до конца жизни? Это то, что ожидает Луи Шарля, если они его схватят?
— Не знаю. Может быть.
— Если произойдет это великое несчастье, я присоединюсь к нему. Больше ничто не должно нас разлучить.
— Ты до такой степени его любишь?
— Мне невыносима мысль о жизни без него. Вы должны были бы понять меня, вы же сами любите одну женщину более сорока лет!
Гийом почувствовал, как его сердце тает. Эти слова произнесла исполненная решимости женщина, но голос принадлежал все еще очень ранимой маленькой девочке.
— Я понимаю тебя, — очень нежно произнес он, — но я не хочу, чтобы ты жертвовала собой.
— Вам придется привыкнуть к тому, что я прежде всего его жена.
— Это значит, что мы ничего для тебя не значим?
— Никакая любовь не может вырвать вас из моего сердца, вас, мальчиков и всех остальных из дома «Тринадцать ветров». Вы плоть и кровь поместья. Но ведь в любом случае вы знали, что когда-нибудь я выйду замуж.
— Это так, но Варанвиль всего лишь маленький городок, а ты выбрала опасности больших дорог. И это совсем другое.
— Судьбу не выбирают… Кстати, куда вы меня везете? Я надеюсь, вы не видите никаких неудобств в том, что я попытаюсь воссоединиться с мужем?
— Потому что ты знаешь, где он может находиться?
— Нет, но наши друзья предусмотрели несколько убежищ на случай неудачи. Вспомните наш разговор! Луи Шарль сам сказал вам об этом. Вам остается только довезти меня до начала улицы… Сент-Оноре! Да-да, именно так! А потом я сама легко найду дорогу.
Гийом в немом изумлении смотрел на дочь.
— Ты совершенно обезумела! Ты случайно не думаешь, что мне разрешили забрать тебя из тюрьмы только для того, чтобы доставить тебя по другому адресу? Это абсолютный бред!
— Отнюдь нет! Это доверие: разве это не лучший способ для вас доказать, насколько мы заблуждались насчет вас? Я даже скажу вам, к кому я направляюсь. Речь идет об английском священнослужителе, который живет в Париже с тех пор… Ай!
Гийом взял дочь за руку и сжал ее с такой силой, что сделал ей больно. Одновременно он сквозь зубы отчитывал ее:
— Довольно! Я не желаю больше ничего слышать! Лучше ты послушай меня внимательно: приказ Первого консула не допускает двойного толкования. Мы вместе с тобой должны покинуть Париж и нынче же вечером отправиться в Нормандию. Это одно из условий твоего освобождения.