Было уже поздно, когда уставшая упряжка проехала по старинному мосту, некогда возведенному через Сену Людовиком Святым, и остановилась у почтовой станции Пуасси. Она располагалась рядом с двумя башнями с караулками, единственными, оставшимися от могущественного аббатства, с которым были связаны воспоминания о великих королях Капетингах. Хозяин торопливо вышел встретить гостей с полотенцем, висящим на руке.
— Нынче вечером у нас не так много народа. Вас ждет добрый ужин и славный ночлег. Вы можете сразу садиться за стол. Что же до вашего кучера…
— Он поужинает с нами, — резко бросил Гийом, не вдаваясь в объяснения.
Они нашли место в конце длинного стола, на другом конце которого сидели пассажиры с дилижанса из Кана, а середину занимал торговец вином из Бордо, объезжавший Нормандию. Он вежливо поприветствовал новых гостей и вернулся к своей трапезе, заметив, что капустный суп великолепен, а вот вино следовало бы закупать у него: винный погреб заведения от этого только выиграл бы. Гийом обменялся с ним несколькими любезными фразами, но, догадавшись, что этот господин слишком разговорчив и от него трудно отделаться, постарался сесть от него подальше.
Этот ужин, кстати, отменно приготовленный, оставил у него странное ощущение и к тому же открыл ему новые грани характера дочери, заставив пожалеть о том, что он рассказал ей о влюбленности Гимара. Была ли эта молодая женщина, уверенная в себе и в своей власти, его маленькой дочкой, откровенной до грубости, насмешливой, но совершенно лишенной жестокости? Во время ужина Элизабет вела себя с молодым полицейским как настоящая актриса, задавала вопросы, отвечала, разумеется, на его вопросы, но делала это так, что он абсолютно не мог догадаться об истинном положении дел в семействе Тремэнов. Она была очаровательной молодой девушкой, совершившей глупость и сожалеющей об этом, которая испытывала лишь одно желание: как можно скорее вернуться на свое еще не остывшее место у семейного очага. И Элизабет вела себя настолько естественно, что Гийом уже начал задаваться вопросом: уж не приснился ли ему этот неразумный брак, который связал ее с наследником французского престола?
Когда, вооружившись подсвечниками с горящими свечами, они дошли до своих комнат, он не удержался от замечания:
— Мне кажется, что ты была излишне любезной этим вечером. Я бы даже сказал, что любезность твоя была немного подозрительной. Чего ты хочешь добиться от этого мальчика?
— Сначала мне хотелось убедиться, правы ли вы, когда говорите, что я его интересую. А еще я пыталась заручиться его дружбой. От этого не стоит отказываться, учитывая его профессию.
— Дружба? Позволь сказать тебе, что это нехорошо. Он без ума от тебя. И этот влюбленный поторопится, если обстоятельства ему позволят, пустить пулю в твоего мужа или пронзить его шпагой, чтобы расчистить место рядом с тобой.
— Вы не преувеличиваете, отец? В конце концов, он дворянин.
— Прежде всего это мужчина, настоящий мужчина, не мальчик, как Александр де Варанвиль, Жюльен де ля Гонделер… или твой прекрасный юный принц восемнадцати лет, даже если половина этих лет выковала его характер в огне несчастий. Гимар привык и к подковерной борьбе, и к открытым схваткам. И ни тебе, ни мне ничего не известно о том, что творится у него в душе. Послушай меня, Элизабет, не играй с ним! Ты можешь добиться совершенно противоположного результата.
Молодая женщина пожала плечами и лукаво улыбнулась.
— Господи, как же вы строги, отец! Вы сейчас обвиняете меня в отъявленном женском плутовстве.
— А разве это не так?
— Не совсем. Не буду скрывать от вас, ваш барон-полицейский кажется мне очень симпатичным. В нем есть что-то сильное, внушающее доверие. Он немного похож на вас.
Ну что на это ответить? Гийом ограничился тяжелым вздохом, открыл перед Элизабет дверь ее комнаты, поцеловал в лоб и пожелал спокойной ночи. Он был уверен, что сам не уснет, потому что мысли помешают ему это сделать. Идея оставить Элизабет у Шарлотты де Вобадон не казалась ему подходящей. Молодая женщина была очаровательной, но Гийом слишком хорошо помнил дошедшие до него неприятные слухи о ее добродетели, которые передавала старая госпожа де Шантелу.
— Если разговоры о ней правда, то ее мать умерла вовремя, — сказала как-то тетушка Роза де Варанвиль. — Не спорю, Жанна дю Меснильдо любила нравиться, но никаких последствий это не имело. О ее дочери такого не скажешь. Она распространяла свои роялистские симпатии на всех тех, кто просил у нее приюта. Ей приписывают уже полдюжины любовников, среди которых знаменитый шевалье де Брюслар. Ведь это он поклялся когда-нибудь сразиться на дуэли с Бонапартом. Разумеется, свечку никто не держал, и вы можете мне возразить, что люди злы.