— Это не мой случай. Мне просто не хотелось спать.
— Какое удачное совпадение! Я хотел поговорить с вами без свидетелей, но не смел побеспокоить вас. Не хотите ли присесть на скамью? Ни один любитель ночных прогулок нас там не увидит.
— Ну, что ж, давайте присядем.
Несколько минут мужчины курили молча. Гийом пытался подобрать слова для начала разговора. Наконец он решился:
— Я хотел поговорить с вами о моей дочери, Класи.
— Я предпочитаю, чтобы вы называли меня Гимаром.
— Не в этом случае: я обращаюсь к дворянину, а не к полицейскому. Я хочу попросить вас об огромной услуге. Речь идет об очень серьезном деле, поэтому мне хотелось бы быть уверенным в том, что вы сразу же забудете мои слова, если не сможете мне оказать эту услугу. Я не хочу приносить несчастье невиновным…
— Даю вам слово! — серьезно ответил молодой человек.
— Слушайте. Элизабет ни под каким предлогом не желает возвращаться домой. Я должен объяснить вам, почему. Она не жила там в то время, когда встретила принца и решила последовать за ним.
Гийом не любил долгие разговоры. Он умел в нескольких словах передать главное, поэтому ему понадобилось немного времени — ровно на одну выкуренную трубку — для того, чтобы объяснить Гимару положение дел в доме «Тринадцать ветров».
— Вы понимаете, — закончил Гийом, — что я сейчас не в том положении, чтобы чего-то требовать от Элизабет. А она не хочет ехать ни к кому из наших друзей. Я знаю еще одно решение этого вопроса, но для этого мне потребуется терпение. А Элизабет хочет поехать к своим друзьям.
— Где они живут?
— Я вам скажу об этом чуть позже. Мне нужно сначала услышать ваш ответ.
— Все достаточно справедливо, но должны ли вы действительно подчиняться абсолютно всем требованиям? В конце концов, если вы совершили ошибку — для мужчины вполне простительную, — ваша дочь совершила ошибку куда более серьезную. Ей всего лишь шестнадцать лет…
— Я знаю, но более не чувствую себя вправе влиять на ее судьбу.
Гийом замолчал, сделал глубокий вдох, словно собирался нырнуть. Все решится в следующее мгновение.
Ему оставалось только молить Бога поразить его немотой в том случае, если он совершает огромную глупость.
— Мне это стало известно совсем недавно, — заговорил он, — но от этого ситуация не стала поправимой. Элизабет и… беглец поженились.
— А!
Чего же боялся Гийом? Взрыва ярости? Упреков или другой реакции, вызванной глубоким разочарованием? Он услышал только глубокий вздох и слова Виктора Гимара:
— Не думаю, что вы давали на это свое согласие.
— По-моему, я сказал вам, что сам только что узнал об этом? Разве это что-то меняет?
— С точки зрения законности брака, несомненно. Особенно если речь идет о простом церковном благословении. Через несколько месяцев закон вдвойне будет на вашей стороне. Сейчас много говорят о Гражданском кодексе, который так нравится Первому консулу. Но я полагаю, что, задавая ваш второй вопрос, вы говорили не о легальном аспекте этого брака. Вы хотите узнать, меняет ли это что-то для меня?
— Вы правы. Мне показалось… что вы не совсем равнодушны к моей дочери.
— Вы честны со мной, и я тоже буду честным. Это правда, я люблю ее. Ведь такие вещи случаются с людьми без предупреждения. Но замужем она или нет, это ничего не меняет в моих чувствах. Мое желание ее защитить стало еще сильнее, потому что вам она определенно в этом праве отказывает. Вот только…
— Именно об этом я и хотел вас попросить! — с облегчением выдохнул Гийом. — Слава богу, вы меня поняли!
— Вы не дали мне возможности закончить. Я собирался сказать вот что: моя защита не будет распространяться на ее супруга, которого я по-прежнему считаю врагом порядка и мира в нашей стране. Если мне удастся его схватить…
— Осторожнее! Элизабет вас возненавидит, а она очень склонна к этому.
— Я в этом не сомневаюсь, но я выполню свой долг. Могу вам обещать лишь одно: я сделаю все возможное, чтобы самому в этом не участвовать.
— Есть еще люди, у которых она намерена остановиться. Если их арестуют, она будет скомпрометирована навсегда. Я не испытываю к ним никакого доверия, хотя и не знаю их. Они могут выдать Элизабет.
— Между арестом подозреваемого и облавой — большая разница; тут есть пространство для маневра. Приказы Верховного судьи Ренье не допускают двойного толкования: принца следует захватить тайно, всеми силами избегая скандала, который возродит крайне опасную легенду. Добавлю, что ни при каких условиях ему не может быть причинен вред. Арестовать его — да, убить его — нет! Бонапарт всегда сожалел о том, что короля и королеву казнили. Он не хочет пачкать руки в крови принца… Теперь вам все известно. Вы по-прежнему готовы мне доверять?