Стол накрыли в комнате, расположенной рядом с гостиной, где его принимали. Она была существенно меньшего размера. В прошлом в ней наверняка был устроен музыкальный салон, если судить по узорам на деревянных панелях и забытой табличке над дверью. Сюда прикатили кресло на колесиках, в котором сидел бальи де Сен-Совер. Он ожидал гостя перед дымящейся супницей. Гийом занял место напротив хозяина, который после короткой молитвы погрузил половник в овощной суп. В еду по греческому обычаю добавили яичный желток и взбитый в пену белок.
— Возможно, еда вам покажется несколько примитивной, — сказал бальи, — но я надеюсь, она вас подкрепит. Какими бы бедными мы ни были, у нас есть огород, курятник, кролики. В сезон Морель охотится. Во всяком случае, у нас вы не умрете с голода, друг мой…
— Я в этом никогда не сомневался. Впрочем, этот суп просто восхитителен…
— Это творение Феодосии. Ей не сравниться с великими поварами древности: знаменитым Архестратом, Агисом Родосским, Нереем из Кио или Кариадом из Афин, но она была среди лучших на Мальте. Там она служила у министра Франции, этого презренного Карузона, чьи махинации способствовали тому, что остров попал в лапы консульского правительства в 1798 году…
Не испытывая ни малейшего желания выслушать урок истории, который отвлек бы его от цели, Гийом не поддержал разговор, а сосредоточился на своей тарелке. Только опустошив ее, он заметил:
— Уже второй раз вы упоминаете Мальту, господин бальи. Если я вас правильно понял, то вы недавно говорили о том, что именно там расстались со своим протеже. Не соблаговолите ли рассказать мне, при каких обстоятельствах?
— Отчего же не рассказать? Если вы перенесетесь в то время, когда мы сели на корабль в той пустынной бухте, то вы, без сомнения, вспомните, в чем я вам тогда признался. Мы направлялись в Голландию, где я намеревался присоединиться к принцу Конде в Штейнштадте…
Если глава армий роялистов принял нас в смысле эмоций и энтузиазма так, как мы и ожидали, то в этом приеме присутствовала и разумная нота. Войскам невозможно было объявить, что в ставке находится Людовик XVII, не подвергая его жизнь опасности. Много было и тех, кто готов был сражаться за дело принцев, дядей маленького короля, а не за него самого, о котором сторонники этого дьявола, графа Прованского, без стеснения говорили, что он сын не Людовика XVI, а слишком соблазнительного графа де Ферзена. Брат короля, в то время укрывшийся в Вероне, но по-прежнему стремившийся получить корону, о которой он мечтал с детства и ради владения которой он всегда был готов на любые преступления, содержал множество агентов. Правда, чаще им платили обещаниями, а не деньгами. У него оставались соучастники даже в окружении Конвента. Вывод следовал один: юного короля необходимо было вывести из-под возможного удара.
И бальи было поручено доставить его в Рим, где его прапратетушки, Аделаида и Виктория, дочери Людовика XV, пользовались щедрым гостеприимством Папы Пия VI. В действительности именно суверенному понтифику принц Конде собирался доверить драгоценного подростка.
Драгоценность, да и в то же время и помеха, даже после официального сообщения о смерти в Тампле последнего ребенка из тех, кем заменили сына Марии-Антуанетты. Граф Прованский тогда объявил себя королем под именем Людовика XVIII, а после падения Робеспьера проявлял нетерпеливое желание собрать куски трона. Он делал вид, что не подозревает о существовании спасшегося наследника престола, поэтому последнего требовалось прятать особенно тщательно. Но в 1796 году, вследствие молниеносной кампании генерала Бонапарта, положение Папы Римского становилось весьма шатким.
— Я хорошо знал Пия VI в те времена, когда он был просто кардиналом Браски. Его несчастье заключается в том, что он всегда проявлял себя как человек запуганный и нерешительный, — вздохнул бальи. — Видя в Бонапарте сына Антихриста и убежденный в том, что рано или поздно он возьмется за Рим, Папа жил в страхе от одной мысли о том, что, войдя в Ватикан, французские войска обнаружат там принца. И тогда я предложил последнее решение, которое показалось мне приемлемым: увезти Луи Шарля на Мальту к последним рыцарям. Я был уверен в том, что под двойной защитой наших укреплений и Великого магистра, Его высокопреосвященного высочества Эммануэля де Роган-Польдюка, последний из королей Франции сможет вырасти и стать мужчиной, достойным своей крови… Я даже пожалел о том, что не решился на это раньше, так как видел в этом определенный символ…