Миновал еще час. Затем послышались шаги людей, поднимающихся по лестнице. Судя по всему, их было четверо. Еще пара секунд — и дверь распахнулась. Ему завязали глаза, связали сзади руки. Пошли вниз по лестнице: один марш, другой, потом еще два. Стукнула открываемая дверь, и лицо овеял холод.
Его пихнули в спину. Кто-то надсадно крякнул, и его подсадили куда-то, наверное, в кузов грузовика. Таким же образом его везли сюда. Он задержал дыхание, ожидая, что его повалят и закатают в ковер. Однако вместо этого послышался хриплый голос дознавателя.
— Помилуй тебя Бог.
Люди отошли. Дверцы кузова захлопнулись, и кто-то навесил на них снаружи замок. Заурчал двигатель и грузовик двинулся с места.
23
Когда машина начала набирать скорость, у него заныло сердце. Секунд через двадцать поехали чуть медленнее, но внутри опять похолодело, поскольку водитель совершил резкий поворот. Потом еще раз. Где он находится? И куда его везут? У него не было ни малейшего представления. Но имеет ли это какое-нибудь значение? Достаточно было слов дознавателя, от которых пошел мороз по коже.
«Помилуй тебя Бог» — это был смертный приговор. Он полностью ошибся в предположениях об этих людях. Пытаясь перехитрить их, он лишь перехитрил самого себя и вручил им большой приз, больший, чем они могли ожидать. А теперь находится на дороге в ад. В эти жестокие времена довольно многие становились военными трофеями, и их судьба была ему хорошо известна.
Не приходилось сомневаться в том, что через несколько часов его передадут какой-нибудь неизвестной группировке. Его начнут допрашивать, затем пытать — до тех пор, пока не заставят сделать нужное им политическое заявление. А в конце концов убьют. Все это, скорее всего, будет исполнено перед видеокамерой, с тем чтобы размножить запись и разослать копии нужному числу телекомпаний, газет, радиостанций. Копий должно быть достаточно, чтобы мир убедился, какая жестокая и беспощадная сила ему противостоит.
Если Ребекка увидит это, то ее рассудок не вынесет ужаса. И она опять станет такой же, какой была в Лос-Анджелесе. Одному Господу известно, как прореагирует на это Александр с его полностью расшатанной психикой.
«Помилуй Бог…»
Мартен пытался блефовать. А они взяли да и приняли вызов. И вот он заперт в крытом кузове грузовика, связанный и ослепленный. Ничем не лучше животного, которое везут на бойню. И, подобно животному, ничего не может сделать, чтобы изменить свою судьбу.
По его расчетам, ехали примерно час. Притормозили, резко свернули вправо и проехали еще где-то милю. Последовал еще один поворот направо, а потом налево; затем грузовик остановился. Раздались голоса и стук дверей. Кажется, приехали. Он напрягся, когда створки двери кузова распахнулись и, судя по топоту, двое залезли внутрь. Их руки подхватили его и вышвырнули наружу. Так Мартен оказался на земле.
— Помилуй тебя Бог, — прозвучал совсем рядом незнакомый голос.
Это было своего рода заклинание. И у него было чувство, что прямо здесь его убьют. В голове билась единственная мысль: «Хоть бы побыстрее».
Щелчок. Он был отчетливым и предвещал, что голова вот-вот почувствует холодную сталь пистолета. И Мартен вновь взмолился в душе, чтобы с казнью не тянули. Но в следующую секунду ему что-то засунули в карман пиджака. А затем разрезали путы, стягивавшие руки. Послышался быстрый топот, двери машины захлопнулись. Взревел двигатель, и этот рев начал удаляться.
Николас сорвал с глаз повязку. Была ночь. И он был один на темной городской улице. Габаритные огни грузовика мелькнули вдали и скрылись за углом.
Он оцепенел, не в силах поверить в случившееся. Затем его рот медленно растянулся в нервной улыбке.
— О господи! Господи…
Ему дали свободу.
24
Николас Мартен повернулся и побежал.
Впереди была залитая огнями улица, звучала музыка. Громкая, какую любят в барах и ночных клубах. Он оглянулся. Улица за его спиной была пуста. Еще тридцать секунд — и Мартен выбежал на другую, оживленную, наполненную ночным движением. По тротуарам тек густой поток пешеходов. Мартен тут же вступил в этот поток, постаравшись быстрее смешаться с толпой на тот случай, если люди, державшие его в плену, вдруг передумают и вернутся за ним.
Где он находился, в каком городе, определить было невозможно. До него долетали обрывки фраз, преимущественно немецких. Телеканал, который Мартен смотрел во время своего заточения, вещал на немецком. И с улицы тогда доносилась немецкая речь. Это позволяло предположить, что его держат где-то в Германии. И вот теперь окружавшая его уличная болтовня, похоже, подтверждала правильность догадки. Он был доставлен в Германию и, скорее всего, до сих пор оставался там. Или в каком-нибудь приграничном городе рядом с Германией.
Большие часы с электронным циферблатом в магазинной витрине показывали 1.22. На углу квартала висела уличная табличка «REEPERBAHN». А потом в глаза бросился большой освещенный щит с рекламой отеля «Гамбург Интернэшнл». Тут же мимо проплыл автобус с рекламой Гамбургского гольф-клуба на боку. Теперь уже почти не оставалось сомнений в том, что он находится в Гамбурге.
Мартен брел все дальше, пытаясь собраться с мыслями. Ему не было до конца ясно, каким должен быть следующий шаг.
Улица, по которой он шел, казалось, сплошь состояла из ночных клубов. Музыка неслась из каждой подворотни. Тут было всего намешано — рок, хип-хоп, джаз, кантри.
Он был уже в конце квартала, когда на светофоре зажегся красный и толпа встала как вкопанная. Николас стоял вместе со всеми, полной грудью вдыхая ночной воздух. Он машинально провел рукой по щетине на подбородке — настоящей бороде — и посмотрел вниз, изучая обтрепанные парадные брюки, в которых ходил с самого Давоса.
Загорелся зеленый свет, и Мартен вместе с другими отправился дальше. Вдруг вспомнилось, что его тюремщики, прежде чем развязать ему руки, сунули что-то в нагрудный карман смокинга. Карман действительно оттопыривался. Внутри оказался небольшой пухлый пакетик из коричневой бумаги. У него не было ни малейшего представления, что там могло быть, и он, выйдя из толпы, приблизился к ярко освещенной витрине, чтобы получше рассмотреть пакет. Из него Мартен извлек свой бумажник и пластиковый конверт размером с ладонь. К его немалому удивлению, содержимое бумажника осталось в целости и сохранности, хотя и несколько пострадало от воды в результате плавания по горной реке. Здесь были английские водительские права, студенческое удостоверение Манчестерского университета, две кредитные карточки и сумма в евро, которая «тянула» примерно на три сотни долларов. Плюс фотография Ребекки у озера в Юре. Почему-то у него появилось желание взглянуть на обратную сторону снимка. Кто-то нацарапал карандашом: «Царица».
Рот, как и раньше, скривился в ухмылке. На сей раз она выражала не только радость обретенной свободы, но и подлинное торжество. Кем бы ни были люди, державшие Мартена взаперти, они всерьез восприняли его предупреждение, быстро проанализировали сложившуюся ситуацию и пришли к выводу, что им совершенно ни к чему встреча с ФСО или российской тайной полицией. После нескольких недель «в гостях» Мартен в мгновение ока стал кем-то вроде нежеланного ребенка, который для всех служит только обузой. И его в буквальном смысле вышвырнули на улицу, прокатив предварительно на грузовике, с тем чтобы он не смог отыскать пути назад. Эта их фраза «помилуй тебя Бог», возможно, и была своеобразным заклинанием, но никак не смертным приговором. Скорее тут можно было говорить о напутствии. А учитывая, что ему в целости вернули все, что при нем было, эти слова звучали и как мольба «быть милостивым» к ним, если судьба когда-нибудь снова сведет его с ними, но только роли их поменяются.
Весело загоготала проходившая компания подростков. Их смех натолкнул Мартена на мысль о том, что он слишком выделяется, стоя в одиночестве. Он снова зашагал, как и все вокруг. На ходу опустил бумажник в карман, а потом открыл пластиковый конверт.