— Стоп шпиль! — прокричал Лингард в ответ. — Мы подождем берегового ветра, чтобы сняться с якоря.
Он подошел к Виллемсу, сидевшему на светлом люке, сгорбившись, с опущенной головой, вяло свесив руки между колен.
— Я собираюсь свезти тебя в Самбир, — сказал он. — Ты никогда не слышал об этом месте? Это вверх по моей реке, знаешь, той, о которой так много говорят и так мало знают. Я нашел проход для судна размеров «Искры». Он не легкий. Ты увидишь. Я покажу тебе. Ты довольно времени провел на море, чтобы это интересовало тебя… Жалко, что ты не держался моря. Ну, так вот, я иду туда. У меня там свой торговый пункт. В компании с Олмэйром. Ты его знаешь, он служил у Гедига. О, он живет там, как король. Я всех их держу в руках. Раджа мой старый друг. Мое слово закон, и я там единственный коммерсант. Ни один европеец, кроме Олмэйра, не был там. Ты спокойно проживешь там, пока я не вернусь после рейса на запад. Тогда увидим, что можно сделать для тебя. Не бойся. Я уверен, что ты не выдашь мой секрет. Молчи насчет моей реки, когда снова будешь среди торговцев. Многие дорого дали бы, чтобы разузнать про нее. Знаешь, что я тебе скажу: оттуда-то я и достаю весь свой индийский тростник, гуттаперчу. Просто неисчерпаемое количество, дорогой мой.
Слушая Лингарда, Виллемс быстро поднял голову, но скоро снова опустил ее на грудь в унылом сознании, что сведения, которых он и Гедиг так добивались, пришли слишком поздно. Он сидел в вялой позе.
— Ты поможешь Олмэйру в торговле, если захочешь, — продолжал Лингард, — хотя бы для того, чтобы убить время, пока я не вернусь. Недель шесть, не больше.
Сырые паруса шумно трепетали над ними в первом дуновении легкого бриза; потом, когда посвежело, бриг повернулся к ветру и затихшие паруса тихо легли на стеньгу. Помощник капитана не громко, но отчетливо произнес на темных шканцах:
— Вот и бриз. Какой курс, капитан Лингард?
Глаза Лингарда, раньше устремленные вверх, скользнули по сгорбленной фигуре человека, сидящего на светлом люке. Он на мгновение как будто задумался.
— Норд, норд, — сказал он с раздражением, как бы недовольный собственной мыслью. — И поторопитесь. Каждый порывчик ветра стоит денег в этих морях!
Он заснул, слушая скрип блоков и потрескивание бейфутов, пока брасопили мачты. Паруса были поставлены и люди снова посланы на брашпиль, а он все еще стоял, погруженный в думы. Он очнулся только тогда, когда босой матрос молча проскользнул мимо него, направляясь к штурвалу.
— Лево руля! Лево на борт! — грубым морским голосом сказал он матросу, лицо которого вдруг возникло из мрака в круге света, отбрасываемого кверху лампами нактоуза.
Якорь был принайтовлен по-походному, реи обрасоплены, и бриг начал тихо выходить с рейда. Море проснулось, рассекаемое острым водорезом, и тихо зашептало скользящему кораблю томным и журчащим шепотом, которым оно иногда говорит с теми, кого оно любит и лелеет. Лингард стоял с довольной улыбкой у гакаборта и слушал, пока «Искра» не поравнялась с другим единственным судном, стоящим на якоре.
— Смотри, Виллемс, — позвал он, — Видишь этот барк? Это арабское судно. Европейцы большей частью уже отказались, но этот молодец часто идет у меня в кильватере, надеясь вытеснить меня из того местечка. Но пока я жив, этого не будет. Знаешь, Виллемс, я принес процветание той стране. Я усмирил их распри, и они все выросли у меня на глазах. Теперь там мир и счастье. Таким хозяином, как я, там никогда не будет его нидерландское превосходительство в Батавии, даже если какая-нибудь праздная канонерка и наткнется наконец на эту реку. Я не хочу пускать туда арабов с их ложью и интригами. Я не допущу этой ядовитой породы, если даже это будет стоить мне состояния.
«Искра» медленно прошла на траверсе барка и начала уже оставлять его позади, когда на юте арабского судна вдруг появилась белая фигура и раздался голос:
— Привет радже Лауту!
— Вам привет, — ответил Лингард, справившись со своим недоумением. Затем, с мрачной улыбкой, он повернулся в Виллемсу.
— Это голос Абдуллы. Удивительно вежливым он стал. Что бы это могло значить? Такая же у него и наглость. Все равно! Ни его вежливость, ни его наглость меня не трогают. Я знаю, что этот молодец снимется с якоря и кинется за мной вдогонку. Мне это безразлично! Я обгоню все, что только плавает в этих морях, — добавил он, окидывая горделивым и любящим взглядом высокие и изящные мачты брига.