– «Давным-давно» – неподходящее слово, месье. Лучше сказать: «еще совсем недавно»…
– Ну, как бы тай ни было, я его прекрасно знал. Тем более я был удивлен, увидев здесь только развалины. Казалось, он был построен на века. Может, его уничтожила страшная буря, которая нередко бывает в этих прибрежных районах?
Что с ним произошло?
– Самое простое и наименее ожидаемое: последняя из рода де Нервилей его разрушила пять лет тому назад. – Разрушила?.. Как вы сказали? Я не ослышался? – Вы правильно расслышали, месье. Позвала землекопов с кирками, Они и разрушили замок до основания. А остальное потом растащили и сожгли.
Глаза чужестранца под нависающими густыми бровями округлялись, по мере того как Габриэль ему отвечал, в них сразу возникли холод и твердость стального клинка. Последние слова побудили его к новым расспросам: – Сожгли? Растащили? И куда же? А камни, были ли они использованы для строительства другого жилища? – Ничего подобного. Если потрудиться, их можно найти: они на дне двух последних затонов большой насыпи в Шербурге.
– Той самой насыпи, строительство которой было прервано два года назад?
– Совершенно верно, – сказал с горечью молодой человек, из этого следует, что теперь они потеряны навсегда. Они помолчали. Чужестранец поднялся, обнаружив стройность и тонкость талии, которую трудно было предположить, учитывая мощь его торса, впрочем, ноги, хотя и достаточно мускулистые, были коротковаты, и поэтому Габриэль оказался выше ростом, чем он. – Можно ли сказать, что вы об этом сожалеете? – осторожно спросил путешественник. – Были ли вы связаны каким-нибудь образом с этим средневековым замком? – Я здесь родился, служил до последнего дня и даже более того, ведь я – единственный, кто возвращается сюда, – ответил Габриэль с горечью, не ускользнувшей от его собеседника.
– Ну, не совсем так, потому что я тоже сюда вернулся. Представьте себе, этой истории уже больше двадцати лет. Однажды корабль, на котором я служил, пострадал после жестокого сражения с тремя английскими фрегатами в проливе Барфлер. В поисках места для починки он приплыл в Уг. Мы остались здесь надолго, и я успел подружиться с алантурцами… И этот замок де Нервиль… Здесь весьма уединенно жила одна молодая прекрасная дама, которая, как ни странно, оказалась моей отдаленной родственницей.
– Графиня Элизабет?..
– Да, в самом деле, таково было ее имя. Мы обнаружили это родство совершенно случайно, и я был счастлив, узнав об этом… Что с ней стало?
– Она умерла уже много лет назад. Я только что отнес цветы на ее могилу, потому что сегодня как раз годовщина ее кончины. Но раз вы были связаны с ней родством, месье, как могло случиться, что вы решили разузнать о ней только сегодня?
– Я очень долго отсутствовал в этой нормандской стране. Королевские войны чередовались для меня со службой Богу. Так проходили годы, и я не мог вернуться на родную землю. Такие вещи часто случаются с теми, кто защищает Веру и служит Богу, – добавил он с улыбкой, словно иронизируя над самим собой, но Габриэль понял его и тут же воскликнул:
– Позвольте мне извиниться перед вами за то, что я так вольно говорил с благородным рыцарем Мальтийского ордена, ведь я рядом с вами всего лишь…
– Ты мой брат в Боге, вот и все. Не скажешь ли ты мне свое имя?
– Габриэль Осберн, к вашим услугам.
На этот раз офицер весело рассмеялся, но Габриэль не успел даже рассердиться на него, как тот воскликнул:
– Осберн? Примите мои поздравления! Вы, оказывается, еще более «старый нормандец», чем я. А я всего лишь бальи де Сэн-Совер…
Занятые своей беседой, эти двое совершенно не обращали внимания на небо, которое тем временем опасно потемнело. Внезапный и сильный разряд грома прервал слова путешественника. И в тот же миг ослепляющая молния про-
чертила небо, в котором словно разверзлись хляби небесные. Настоящий поток воды обрушился на равнину.
– Где можно укрыться? – спросил Сэн-Совер, надевая свою шляпу.
– Вы пешком?
– Нет, я оставил лошадь неподалеку отсюда, под деревьями. Я рассчитывал переночевать на постоялом дворе в Кетеу, но…
– Ко мне – ближе! Пойдемте искать вашу лошадь. Тут рядом есть небольшое крытое гумно, где достаточно сухо…
К досаде, они не могли идти быстро: видимо, возраст и короткие ноги не очень-то подходили Мальтийцу, поэтому он, и его проводник, а также лошадь и собака вымокли насквозь, пока наконец не достигли старого убежища, которое алантурцы продолжали называть «домом каторжника». Не обращая внимания на потоки воды, стекающие с его одежды, промокший до нитки шевалье радостно воскликнул, увидев этот шалаш:
– Как здесь мило!
Действительно, ветки гигантской фуксии карабкались по фасаду, красные и лиловые колокольчики склонили свои головки, повинуясь дождю, струи которого стекали по ним миллионом маленьких каскадов.
– Входите и обсушитесь! – крикнул Габриэль, заводя лошадь под навес, находящийся сбоку от дома. – Я поставлю вашу кобылу в сухое место и дам ей поесть.
Вернувшись в дом, он заметил, что его гость снял свою синюю форму и заботливо развесил ее на спинке стула. Присев на корточки у большого гранитного камина, он пытался раздуть огонь, подкладывая понемногу пучки хвороста. Его сапоги в углу очага уже дымились, испаряя влагу, охраняемые собакой, которая, сильно промокнув под дождем, блаженно согревалась теперь, положит нос на лапы.
– Вы должны сделать что-нибудь со своим камином, – заметил шевалье. – Буря обрушилась на него с такой силой, что почти загасила пламя.– Я сейчас им займусь, но прежде подогрею сидр. Это просто необходимо для того, чтобы дать вам шанс не умереть от простуды.
– Да. Смерть уже давно бегает за мной. В моем прошлом было столько ураганов… не считая пяти лет, проведенных в Алжире гребцом на галерах, под ударами хлыста надсмотрщика… Впрочем, я с удовольствием выпью вашего горячего сидра.
Габриэль заменил большой медный чайник, подвешенный над огнем (благодаря ему у него всегда имелась горячая вода), на маленький, который собирался наполнить сидром из кладовой. Все это время шевалье наблюдал за ним:
– Вы здесь живете один?
– Да, с тех пор, как разрушили замок. И тому уже минуло пять лет. Мадемуазель Агнес сделала мне этот подарок, приказав следить за могилой графини, расположенной в маленькой часовне, что стоит недалеко на краю поля. Вы, наверное, заметили ее, когда проезжали мимо…
Моряк кивнул, затем вытащил из кармана табакерку и длинную изящную трубку и начал разжигать ее, предварительно предложив табак юноше, во тот отказался. Видимо, то, что он только что услышал от Габриэля, вызвало у него много вопросов, но он решил оставить их на потом. Взгляд его серых глаз блуждал по белым от извести стенам маленького домишки и вдруг остановился на двух шкафах из бука, на створках которых весьма искусно были вырезаны: на одном – букет, на другом – корзина цветов. Шкафы эти своим появлением были обязаны свадьбе. Затем взгляд его спустился на колпак над камином, где маленькая Пресвятая Дева низко склонилась над своим святым сыном, возможно, для того, чтобы не видеть два мушкета с медными блестящими стволами, которые несли у камина свой варварский караул.
В посудном шкафу стояли очень милый старинный фаянс и масляные лампы, подставки которых – незатейливые, но с изящным рисунком также были из меди. Старое кресло с ковровой обивкой, такие очень любил когда-то Вольтер, хранили некий отпечаток дворянского вкуса. Кровать, видневшаяся в углу, была задрапирована красным ситцем, в котором были прорезаны узкие окошки. Наконец, его взгляд остановился на маленьком комоде из древесины фруктовых пород, где стояла прекрасная уменьшенная копия корабля – этакий «морской охотник», таких немало еще встречается время от времени в небольших портах Котантена. Чужестранец улыбнулся, глядя на него, встал и подошел ближе, словно кораблик как магнитом притягивал его. Большие красивые и сильные руки бережно взяли модель с набожной почтительностью и стали гладить:
– Вы сами его сделали?
Габриэль, занятый тем, что доставал хлеб из ларя, несколько яиц из одного из резных шкафов, свежий сыр, глиняный горшочек, в котором находилось блюдо из говяжьих почек, топленных с салом на медленном огне с морковью, брюквой, пучком пряной травы, луком, гвоздикой и долькой чеснока, по тональности его голоса сразу догадался, о чем именно спрашивает чужестранец.