Душой этого предприятия была одна достаточно богатая англичанка. Ее звали мадам Аткинс. Урожденная Шарлотта Уэлпоул, она была в прошлом театральной актрисой и будучи приближенной к королеве Марии-Антуанетте, питала к ней почти фанатичную преданность. Однажды ей удалось проникнуть в карцер в тюрьме Консьержери, где была помещена боготворимая ею королева, и предложила ей поменяться одеждой, и готова была занять ее место не только в тюрьме, но и на эшафоте. Королева, разумеется, отказалась, но заклинала свою преданную подругу спасти жизнь ее сыну и «никогда не передавать его в руки родственников (братьев короля) поскольку они не желали ничего так сильно, как его смерти».
Безграничная свобода, которой пользовались в Париже англичане и американцы до самой осени 1793 года, позволила Шарлотте Аткинс подготовить задуманный план. Тем более что время от времени она была вынуждена ездить к себе домой в Англию, где имела возможность поддерживать связи с маркизом де Фротте и с бретонским адвокатом Ивом Кормье, очень разбогатевшим после своей женитьбы, его дом находился за оградой Тампля. Именно он и эта англичанка давали деньги, предназначавшиеся Эберу и для подготовки похищения, которое, кстати готовилось с величайшей тщательностью.
Что в конце концов ему прекрасно удалось. Прим. авт.видимо, для того, чтобы они сделали из него «настоящего республиканца». Весьма странная смена образа жизни для маленького восьмилетнего мальчика, который воспитывался в Версале у обожающей его матери, среди двора и большого количества женщин, всегда предупредительных, услужливых и страстно желающих ему понравиться! Хотя жена Симона, которая была очарована мальчиком и сразу же к нему привязалась всем сердцем, всячески заботилась о нем, но общение с таким человеком, как его новый «гувернер», ничего, кроме ужаса, не смогло у него вызвать. Его научили ругательствам, брани и другим словам, значение которых он так и не смог понять. Его даже заставляли пить вино до тех пор, пока у него не начинали путаться мысли. Если бы он оставался там дольше, его бы превратили в законченного проходимца! К счастью, сапожнику не хватило времени продолжать это образование, хотя он был очень горд достигнутыми результатами!
В самом начале года, к всеобщему удивлению, он решил оставить свое обычное и в высшей степени прибыльное занятие и вернуться к своим прежним обязанностям комиссара в камерах, что не приносило ему никакого дохода. И 19 января супруги Симон покинули свое жилье в Башне и переселились в маленькую квартирку во внутреннем дворе Тампля.
– Переезд Марии-Жанны Симон оказался своего рода событием, – рассказывал бальи. – Несмотря на свою астму и исключительную дородность, она целый день сновала вверх и вниз, чтобы уследить за своими пожитками, кучей сваленными в тележку, ожидавшую ее на заснеженном дворе. Казалось, она была счастлива от того, что уезжает, хотя ей пришлось расстаться с ребенком, которого она, судя по всему, любила. Без сомнения, ради того, чтобы его утешить, накануне была прислана большая лошадь, сделанная из дерева и картона. Внутри нее находился спящий мальчик, своим сложением, некоторыми чертами лица и прической немного напоминающий принца. Четверо солдат подняли лошадь и пронесли мимо комиссара охраны. Было девять часов вечера. Спустился густой туман и сильно похолодало, когда тележка с пожитками Симонов проследовала мимо караула и поехала на новую квартиру… где мы их и поджидали. Они привезли с собой ту самую деревянную лошадь, которой молодой «Капет» якобы испугался. На рассвете мы покинули Париж в повозке, перевозящей бочки. Мы направлялись в дом к нашим друзьям, имена которых, вы потом поймете – почему, я бы хотел не называть. Другие места, где мы могли сменить лошадей, были расположены…
– Но ребенок, которого вы оставили в Башне, мог воспротивиться, все рассказать, пожаловаться, наконец?
– Возможно, и так. Даже скорее всего! Уловка не могла долго оставаться нераскрытой. Тем не менее я не думаю, что именно это послужило причиной ареста Агнес. В последнее время она проживала у меня в Тампле, но за три-четыре дня до событий нам показалось – и ей, и мне, – что над нашей квартирой установлено наблюдение. Вот почему я пытался помешать ей туда вернуться в ту знаменитую ночь, но она ничего не хотела слушать: ей необходимо было найти Габриэля…
– Ее чувства можно понять – она с детства была к нему привязана. Но вы сказали, что она жила в вашей квартире только последние несколько недель? А где же она устроилась, когда только приехала в Париж?
– На улице Лилль у мадам Аткинс, которой я ее представил. Они обе поняли друг друга с первого взгляда. Усердие Агнес в деле защиты идей роялистов понравилось этой знатной даме, и я не стану скрывать, что мысль привезти короля именно сюда родилась там, между двумя чашками чая. Но только, когда в прошлом сентябре Конвент принял закон, предписывающий рассматривать англичан, проживающих во Франции, как заложников, Шарлотта Аткинс была вынуждена уехать в Швейцарию. Ваша жена не захотела последовать за ней и переехала ко мне… От всего сердца надеюсь, что адвокат Кормье сможет уберечь ее от дурных последствий. К тому же я не думаю, что у них есть хоть сколько-нибудь серьезные обвинения в ее адрес, которые ей можно предъявить: она не замешана ни в чем, она только носила записки, делала визиты…– Вы считаете все это несерьезным? Вы должны бы сказать, что все это смертельно, бальи! В чем заключаются преступления тех, кто каждый день умирает под ножом гильотины?..
Итак, в тот вечер Гийом ничего не записал в своем дневнике, а лишь много размышлял. Но не о том, что выпало на его долю, а об Агнес. Несмотря на то, что отдаляло их друг от друга, несмотря на западню, в которой они очутились, несмотря на бездну равнодушия, которая из-за времени и расстояния между ними, казалось, углублялась еще больше, несмотря на все это, ему невыносима была мысль о том, что жена его попала в опасное положение, а он бездействует. Если ей вдруг суждено умереть, а он не попытается хоть как-то ее спасти, он никогда не сможет оправдаться перед самим собой…
Закрыв свой дневник, Гийом бережно убрал его, взял чистый лист бумаги и принялся составлять для Потантена длинный список необходимых дел, указаний и рекомендаций, касающихся ведения хозяйства по дому, своих личных дел, а также детей и гостей; Затем он написал письмо для бальи, с тем чтобы его ему передали после отъезда. Закончив эти дела, он решил, что теперь можно и отдохнуть, устроился в своем любимом старом кресле и попытался уснуть.
Ранним утром перед восходом солнца именно Потантен случайно разбудил его, решив посмотреть, почему в такой час горит свет в библиотеке.
– А я и не собирался ложиться спать, – сказал Тремэн как бы в оправдание, – Мне надо было поразмыслить кое о чем перед отъездом.
– Я слишком хорошо вас знаю, чтобы спрашивать, куда вы собрались. По правде сказать, я ожидал этого решения. Точнее, я его боялся…
– Только ты и понимаешь меня, Потантен. Агнес остается моей женой, поэтому, если она оказалась в опасности, мой долг помочь ей.
– Конечно! Но хотя бы не поезжайте туда один! Вы должны попросить доктора Аннеброна сопровождать вас…
– Боже мой! С какой стати?
Мажордом уверенно взглянул в глаза Тремэну, хотя его голубые глаза оставались печальными:
– Вы так же хорошо, как и я, все понимаете. После отъезда мадам Агнес он весь извелся. Тем более что вам понадобятся документы на въезд и выезд, которые вам не дадут в Валони. А он – доктор, ему не откажут, поэтому вам стоит объединиться с ним.
– Ну да, ты как всегда прав! – заметил Гийом с улыбкой.– А теперь поднимись, пожалуйста, к мадемуазель Анн-Мари и спроси ее, можно ли мне прямо сейчас к ней зайти. Я знаю, что она не спит. Потом ты приведешь к ней мадам Белек: я хочу перед отъездом вам троим кое-что сказать. Затем приготовь мой багаж в дорогу: подыщи самую простую и поношенную одежду. Когда ты сказал мне об Аннеброне, у меня родилась хорошая идея…