— Умеешь, а не поёшь. Глазами в небо смотришь, а стоишь на земле. Любуешься птицами — сама не летаешь.
— Чего ты от меня хочешь? — устало повторила дочь Эдварда Таррента.
— Живи. Дыши. Смейся. Люби.
— Как же «люби» — если он меня не любит? — усмехнулась Ирия.
— Ты меня не слышишь… — грустно качает головой призрак.
— А ты ничего толком и не говоришь. Какая кровь? Хватит уже крови! Кого мне тут любить? Стивена Алакла? Ты смеешься надо мной?
Точно сошла с ума. Ведет тут ночные споры с привидением. Поговорить больше не с кем?
Не с кем! Эйде и так плохо, Иден — маленькая…
— Кровь прольется. Ты увидишь. Этого не изменить.
— Чья кровь?
— Увидишь.
— «Был волчонок — станет волк» — это о ком?
— Может, станет. А может, и нет. Может, умрет волчонком. Не всем волчатам судьба стать волками. Может, он попробует смириться и стать цепной собакой. Может, у него получится. Может, умрет в клетке. Судьба меняется — и пути ее неясны для смертных. Но даже с ней можно поспорить. Нельзя лишь идти против старых законов. И собственных клятв.
— Не припоминаю, чтобы кому-то клялась. — Только Эйде — обещала спасти и защитить. Но это — не дело призраков из папиной Башни. — Но спасибо за предупреждение — впредь буду осмотрительной. Кто волчонок?
— Ты узнаешь…
Во сне не бывает больно! Если это сон… Ирия провела кинжалом по тыльной стороне запястья…
И открыла глаза.
Всё-таки спала. Весь этот бред — во сне!
Откидывая волосы с лица, девушка бросила взгляд на руку.
И похолодела. Свежий, едва затянувшийся шрам откуда взялся?
Мгновенный взгляд на шпалеру не дал ничего. Старинная, выцветшая, почти уже не различимая вышивка. Работа давно отправившегося к праотцам мастера или мастерицы…
— Тебе понравился мой дар?
Ирия метнулась к другой спинке кровати. Вжалась в спасительное дерево — какое же холодное!
И во все глаза уставилась на призрачную девушку. Только что стоявшую над ее головой.
Темнеют ставни. Бледно светится зеленоватое платье. Отбрасывает зловещий отблеск на золотистые волосы мирно спящей Эйды. В кои-то веки — мирно.
А схватить оружие Ирия не успела.
— Чего ты от меня хочешь?
— Спасти тебя… — прошелестела девушка-призрак.
— От кого? От Полины?
— Ты не слушаешь. Ты хочешь проснуться. Так проснись же. Проснись! Проснись, Ирия Таррент!
Изученная почти до дыр древняя шпалера. Темнеют ставни. И никаких силуэтов!
Догорает в старинном подсвечнике свеча. Шелестит ровное дыхание сестер.
Похоже, на сей раз Ирия проснулась окончательно. Осталось поднести руку к глазам…
Шрама нет. Увы, облегченно вздыхать рановато. Просто так подобное не снится.
Бедная Кати — проспать такое!
Ирия поудобнее повернулась на бок. Собираясь мирно лицезреть сны хоть остаток ночи. По возможности — без призрачных гостей.
А заснуть уже не удается. Так бывает — непонятная тревога гонит из теплой постели, из уютного дома. А потом с гор катится лавина — и сметает родное жилище. Будто его и не было.
Или приходят враги, поджигают его глубокой ночью. И дом из убежища превращается в смертельную ловушку! Ирия в детстве слышала о таком от отцовского друга.
Тогда папины друзья еще гостили в замке. Каждый год — и не по одному разу. На все праздники.
А вот при мысли об отце тревога не просто потянула прочь — с места сорвала!
Девушка торопливо натянула платье, сунула ноги в обувь. Осенней ночью на каменном полу коридоров впору ноги отморозить!
Осторожно выскользнула из выстывшей комнаты. Только бы отец был в своих обычных покоях — на втором этаже! Подниматься сейчас в Закатную Башню — вполне официальный дом столь хорошо теперь знакомого призрака! — точно выше сил Ирии.
Это — конец. Хорошо хоть Леон успел вскочить с колен!
Отец явился в спальню жены, конечно, без шпаги. Зато кинжал у него с собой всегда. На поясе.
— Подожди, Эдвард! Ты всё не так понял… — бормочет Полина. Пятясь вглубь спальни.
Испуганный шепот, полные ужаса глаза. Дрожат хрупкие руки…
Мало что соображая, юноша заступил отцу путь. Дерзнувший полюбить чужую жену насчет себя не объяснит уже ничего! И что Полина осталась верна мужу — не поможет. Отец обо всём догадался по лицу сына! И по растерянным глазам жены…
Спасти хоть Ее! Но ужас Полины, что она — невиновная! — не сможет оправдаться, Эдвард Таррент уже принял за признание вины!
— Прочь, мерзавец!