Высшие силы остались глухи к мольбам. Можно подумать, они хоть раз ответили!
Всё, что осталось, — еще ниже склониться к сестре. Пусть Эйда шепчет прямо в ухо. Чтобы больше не слышал никто. Кроме Ирии, а ей ни змея не сделается! Ирии, которую мачеха называет своим проклятием, брат — неблагодарной и сумасшедшей дикой кошкой. А отец уже год не называет никак. Потому что в упор не замечает.
И вообще — она уже совсем взрослая. Весной ей исполнится целых шестнадцать. И она в силах выдержать всё-всё! А глупую слезу, покатившуюся по щеке, мы сейчас слижем.
А если и нет — кто увидит в темноте? И кто станет рассматривать? Ведь всем известно: дикие кошки не плачут!
Ирия дождалась, пока сестра уснет. «Дикой кошке» тоже до жути охота разреветься. По-звериному завыть! Непонятно, кого жалея — Эйду, себя? А то и вовсе — Иден?
Мрачные стены родового замка. Равнодушная многовековая громада. Намертво сомкнулась вокруг насквозь промерзшей спальни графских дочерей. Стиснула ледяным кулаком.
Как же холодно! Милосердный Творец, почему здесь всегда так холодно?!
Неужели раньше было так же? Просто Ирия не замечала?
Больше нет сил…
Девушка осторожно сунула руку под подушку. Под белый квадрат — почему-то всегда отсыревший. Даже сейчас — в самом начале осени. Что же будет зимой?
Рука коснулась знакомого диска. Вот он — всегда теплый! Солнечный…
В кромешной темноте не разглядеть ничего. Но черты лица на медальоне — и так в памяти навечно. ЕГО черты. Того, кто спас их всех! И навсегда завоевал сердце Ирии. Даже не зная об этом…
Когда-нибудь он приедет за ней. И заберет отсюда…
Конечно, на самом деле ясно: не приедет и не заберет. Ни он и никто другой.
А ОН вряд ли вообще ее тогда особо разглядел. И уж тем более — запомнил.
Да и было бы что в ней разглядывать — полтора-то года назад. Если и сейчас — особо нечего…
Ну и что? Лучше мечтать о несбыточном, чем не мечтать вовсе!
— Ири! — Нет, Эйда так и не уснула. И смотрит теперь на сестру в упор.
Сон всё равно уже слетел. Тоже привычно.
— Спи, маленькая! — Ирия заученно-ласково провела ладонью по лбу сестрички. Другой рукой медленно заталкивая медальон обратно под подушку.
Вряд ли Эйда его вообще разглядела. Но резкий жест привлечет ее внимание точно.
Хорошо, что их кровати рядом. Очень хорошо. Вставать удобно, прятать заветный диск удобно…
Впрочем, можно было не стараться. Эйде сейчас совсем не до медальонов. И уж тем более — не до чужих тайных любовей.
— Ири, я — не маленькая, — тихо и серьезно возразила сестренка. — После всего, что со мной было, — не маленькая…
Зачем ты опять об этом говоришь? Ирия ведь правда ничего не в силах сделать. Вот если бы ее действительно полюбил…
Размечталась, на ночь глядя! Посреди ночи, точнее.
Эйда, сестра не может сейчас за тебя отомстить! Только слушать твои кошмары. Ночь за ночью, месяц за месяцем и год за годом — пока не рехнется сама!
— Ири, понимаешь, мне приснилось, что нас опять увезли! А меня…
— Нас больше никто не увезет! — Ирия до боли стиснула плечи сестры. — Я успею запереть дверь и прирезать тебя, Иден, Кати и себя. Всех! Вот кинжал, смотри. — Девушка безошибочно нашла во тьме и потянула из-под холодной подушки второе тайное сокровище. В изящных ножнах. Так оно прежде и висело в отцовской оружейной — среди подобных ему. — Клянусь: я больше никому тебя не отдам!
Утро встретило Леона Таррента унылой осенней моросью за окном, зябкой сыростью выстывшей за ночь комнаты… И голосами слуг — в коридоре. Явно не догадавшихся поплотнее прикрыть с вечера дверь в покои молодого господина. А заодно — поторопиться с утра растопить в его спальне камин.
Юноша поглубже натянул на затылок меховое одеяло. И честно попытался вспомнить хоть что-нибудь, ради чего вообще имеет смысл сегодня вставать. А уж тем более — на таком холоде!
Чтобы увидеть унылые лица Эйды и Иден, хмурый взгляд Ирии? Или вечно погружённого в собственные мысли отца? Как же он сдал за последние полтора года!
Опять придется бессильно наблюдать, как лорд Таррент боится поднять глаза, чтобы не встретить взгляды дочерей. Как Ирия зло косится на бедняжку Полину, ловя каждую ее ошибку! И сочиняет хрупкой, безответной женщине несуществующие грехи. Как это и свойственно озлобленным, завистливым людям! А уж особенно — вздорным, некрасивым девицам.
Сестра и раньше была — не мед. Но в последние годы!..
Ну ладно — Ирия злится на отца. Что тут греха таить — он кругом виноват!